— А, папаша Фрэнки! — воскликнул один. — Ты создаешь ей некоторые проблемы, тесть.
Голос принадлежал Жан-Клоду. Я не сразу понял, что он имел в виду. Когда же наконец сообразил, было уже слишком поздно.
— Поднимай, раз-два — взяли! — скомандовал Жан-Клод.
Сильные, они подняли меня мигом. Я тут же схлопотал удар по голове и ослабел. Пролетев по воздуху, я врезался в бортовой леер, изгородью опоясывающий борта яхты, и с такой силой ударился о палубу, что, казалось, из меня вышибли дух.
— Бай-бай, — сказал Жан-Клод. Из мрака высунулся его ботинок и пнул меня. Дыхание перехватило. Я заскользил под нижний бортовой леер. Руки мои слабо цеплялись за палубу. Левая нащупала трос, намотанный на катушку. И вновь удар ногой. Меня швырнули, как мешок с брюссельской капустой. Я стиснул рукой трос. Ботинок закатил меня под нижний бортовой леер.
Все еще сжимая в руке конец троса, я упал в море.
Вода была черна и холодна как лед. Она вышибла из меня жалкие остатки духа. Собрав последние силы, я вынырнул на поверхность и глотнул воздуха. Я видел габаритный огонек на топе мачты «Аркансьеля», покачивающийся в такт с судном. Я все еще сжимал в руке трос. Паника охватила меня. «Успокойся! — скомандовал я себе. — Держись! Спокойно подтянись через борт яхты. И разделайся с этими ничтожными подонками».
Сердце начало приходить в норму. Я стал двигаться, перехватывая трос руками. Он шел легко. Я ожидал, что трос вот-вот натянется, но так и не дождался: в моих руках оказался второй его конец, такой же свободный, как и первый.
Трос не был привязан.
Волна подняла меня, и я увидел габаритный огонек топа мачты уже в добрых пятидесяти ярдах, в большом черном море.
Я отпустил трос.
Бьянка знала, где мы.
Меня охватила настоящая паника.
Глава 24
Любой, кто в одиночку проделывал долгий путь в маленькой яхте по безбрежному морю, представляет себе возможное падение за борт. Сначала холодная вода полоснет по лицу и вы на мгновение замрете. Затем охватит паника: нельзя догнать яхту, уходящую на скорости в три узла, плывя со скоростью в один. И, наконец, вы смиритесь с безнадежностью, ожидая смерть.
Я отработал это все много лет назад, как род умственной вакцинации против совершения какой-либо ошибки. Я уже прошел через шок. Я выплюнул воду, скинул ботинки и решительно засунул панику под замок в уголке своего мозга и теперь рассекал воду во мраке ночи. Настало мгновение, когда мною должно было бы овладеть отчаяние.
Но этого не случилось. Напротив, меня охватила решимость выжить.
Мы стояли на якоре неподалеку от Сан-Мартен-де-Ре. Приливная волна будет сносить меня к мосту острова Ре. Дул сильный ветер, но море с подветренной стороны острова было все еще почти спокойным.
По крайней мере, оно выглядело таким с палубы яхты. Теперь же, когда моя голова торчала из воды, море казалось тревожно бурлящим. Все, что я мог видеть, — маленькие волны высотой в два фута, некоторые — с пенными гребнями, простирающимися во тьму словно спины воинственных животных. Когда волна поднимала меня, я мог видеть на юго-западе огни Сан-Мартен-де-Ре.
Я плыл против ветра.
И старался держаться в направлении огней. Но, сделав всего лишь три гребка, захлебнулся, волна хлестнула в глаза. Развернувшись, я барахтался в воде, пока не удалось восстановить дыхание.
Я представил себе карту. Наверху, к северо-востоку, в пяти милях в подветренную сторону находилась бухта Лагульон. Слишком далеко, чтобы плыть туда даже в спокойной воде. К тому же край ее, должно быть, лишен прикрытия острова Ре. И там, наверное, сильное волнение моря. Во мне нарастала паника. Вновь рот наполнился водой. «Плыви!» — приказал я себе. Плыть имело смысл лишь в одном направлении: в черную пустоту впереди, где волны сейчас бьются о бетонированные садки для мидий на берегу.
Я стартовал.
Плыть в подветренную сторону — все равно что идти таким же курсом под парусом: пропадает ощущение, что ветер вообще дует. Вы движетесь в чарующей области спокойного воздуха, и лишь наклон водяной пыли, бьющей в ваш затылок, напоминает, что произойдет, если повернуть назад. Схлопотать удар по голове ручкой насоса, ощутить жестокие пинки подкованным ботинком — не слишком подходящая тренировка для длительного заплыва. Я начал уставать, все нетерпеливей всматриваясь вперед, в темноту, выискивая признаки берега.
Но их не было. Зато показалось нечто другое. В отдалении, в глубине слева, вспыхивал и исчезал красный огонек. Мое сердце забилось четче и уверенней. Огонек снова вспыхнул и погас. Изменив курс, я направился к нему. Тут же ветер задул в мое левое ухо. Я опустил лицо в воду и упрямо поплыл брассом.
Начались мучения.
Все, что я мог слышать, это свое дыхание и бульканье воды. Во рту было горько от соли, в груди — больно от вдыхаемой водяной пыли. «Оставь это! — услышал я внутренний голос. — Держись на поверхности, плыви по течению. Что-нибудь да подвернется». Но я знал: ничего не подвернется, разве что легкие заполнятся водой. Я представил себе тело, лежащее вниз лицом на побережье у Кап-де-Вагу, — изо рта и ноздрей сочится вода: выпал из лодки, бедняга. И неизвестно, кто он.