«Вздор! — утверждал во мне тот Ми к Сэвидж, что желал броситься на кровать и три дня проспать беспробудным сном. — Ты ведь доверяешь Тибо. Он один из немногих твоих старых и преданных друзей».
Но во мне сидели еще три Мика Сэвиджа, которые прошли закалку в суровой школе и не были лишены скептицизма. Несмотря на коньяк и усталость, эти трое почуяли что-то недоброе в просоленном бризе Атлантики.
«Болван! — укорил себя я. — Это следствие образа жизни: из-за недостатка сна яды действуют на мозг».
Я потащился в дальнюю часть ресторана. Фрэнки провела меня через дверь с надписью «Частные апартаменты». Лестница заканчивалась коридором, по обе стороны которого располагались спальни, а в дальнем конце — кухня и гостиная. Поначалу, на заре существования ресторана, здесь находилась основная резиденция Тибо, а сейчас создавалось впечатление, что ею почти перестали пользоваться. Фрэнки через порог указала мне на кровать:
— Твоя.
Я плюхнулся на нее.
— Есть проблемы? — спросила Фрэнки.
Я слишком устал, чтобы сохранять маску перед той частью семейства, которую представляла Мэри Эллен.
— Какого сорта?
Фрэнки пристально посмотрела на меня. «Тсс! Тсс! — говорил ее канадский взгляд. — Да когда же он научится вести себя!» И уже вслух добавила:
— Бездельничая на яхтах.
История моей жизни.
Глава 3
Я родился в двадцати ярдах от мрачного берега реки Барроу, в юго-восточном уголке Ирландии. Река эта всегда была запружена лодками. Там плавали и напоминающие каноэ, управляемые одним гребцом двусторонние челноки, чья конструкция не менялась с бронзового века, и ржавые лесовозы, что пыхтят меж илистыми берегами извилистой реки, направляясь в Нью-Росс. Ходили там парусные лодки и «санитары», принадлежавшие моим богатым кузинам, Сэвиджам из замка Друмкарти, что находился в нескольких милях выше по течению от нашего грязно-серого дома в Картхистоуне. И лодки для ловли лосося.
Я был единственным ребенком в семье. В раннем детстве в моей жизни существовало три понятия: мой отец — мрачнолицый человек, с толстым пористым носом над рыжей с проседью бородой, моя мать — бледная женщина с пышными белокурыми в молодости волосами, которые она теперь связывала в пучок на затылке, и спор между ними.
«Спор» был понятием одушевленным. По утрам, лежа в постели, я слышал, как он пробуждался, когда просыпались мои родители. И целый день он сотрясал воздух между ними. Время от времени его подпитывали весточки от дяди Джеймса, который жил в замке. Насытившись, «спор» становился шумным и яростным, а мой отец в результате напивался виски.
Я возненавидел «спор» задолго до того, как узнал, что сие понятие означает. Когда он начинался, я, по обыкновению, глазел в окно: на реку за зарослями крапивы в саду. Непосредственно за садом находился слип, где трое мужчин в болотных сапогах и непромокаемых костюмах, покрытых непросыхающей коркой, каждый день спускали на воду длинную четырехвесельную лодку для ловли лосося; на корме стопкой лежала сеть. Однажды, когда мне было лет пять, из замка пришло письмо.
— Ублюдок! — вскричал отец, прочтя его. — Ублюдок!
— Только не при Майкле, — попросила мать.
— Черт с ним! — заорал отец. — Черт с нами со всеми! Будь ты проклята — сухая дура-англичанка!
Всегда бледное, лицо моей матери приобрело прямо-таки молочный оттенок, а губы почти совсем исчезли. «О нет! — мысленно взмолился я. — Только не снова! Я не вынесу этого».
Окно было открыто: стоял июнь и еще не зарядили дожди. Доносились голоса парней, спускавшихся к реке, к своей лодке. Я соскользнул со стула. Отец уже бушевал. Никто не заметил, как я дотянулся до ручки двери и вышел в затхлую переднюю. «Прочь отсюда! — подсказывал мне разум. — Прочь!»
Я побежал по тропинке вниз, через влажный аромат крапивной зелени. Рыбаки спускали лодку на воду. Джон Тиннели обернулся и посмотрел на меня. Его рост едва достигал пяти футов, и моя голова достигала пряжки его ремня. Сквозь напоминающие летучих мышей уши Джона просвечивало солнце, придавая им неестественно розовый цвет. Я сглотнул слюну пересохшим от волнения горлом и попросил:
— Возьмите меня с собой.
Джон нахмурился:
— А что скажет твоя мамочка?
— Чтобы вы взяли меня с собой, — солгал я и замер, ожидая молнии, что поражает лжецов.
— А почему бы и нет? — согласился Джон.
Кто-то посадил меня на сеть. Весла ударили по воде, и лодка заскользила по атласной, покрытой тиной реке. Грязно-серый дом, полный «споров», уменьшился и казался ничтожным за широким полотном реки. На меня снизошло спокойствие, которого я раньше не знал.
С той минуты я был обречен.
Я познакомился с Мэри Эллен в Карибии, когда мне было семнадцать. Мы работали в Венесуэле. Спустя некоторое время Мэри Эллен понесла (как выражались в Картхистоуне). Мы вернулись из Венесуэлы в Англию на яхте, которую я сам построил, и с Фрэнки в качестве юнги. Стояла ужасная погода. Когда мы пришвартовались в Саутгемптоне, Мэри Эллен оставила на штурманском столике адрес своей подруги-англичанки и отправилась прямо в Лондон.