Итак, я позволил себе войти в квартиру, воспользовавшись собственными ключами. Я имел незначительные ожоги, был одет в пострадавшие от контакта с кислотой аккумулятора джинсы и подстрижен, согласно уставу «Кракена», под тяжелого металлиста.
Обстановка квартиры дышала уютом. Стены — чистые, светлой желтизны морской ракушки, в крапинку, на подставке из каррарского мрамора стояла бронзовая фигурка из Бенина, а у окна, перед кофейным столиком, за которым работала Мэри Эллен, — диван в стиле Людовика XVIII.
На сей раз кофейный столик был заставлен больше, чем обычно. В готическом, сделанном из металла кресле сидел какой-то мужчина. Мэри Эллен смотрела на него с почтением. Ее темные волосы были заколоты сзади, как она обычно делала, когда работала. Лицо Мэри Эллен было утонченных линий, с узким, слегка искривленным носом. Она улыбнулась: словно лучик света проглянул сквозь облака.
— Шпион, — сказала Мэри Эллен. — Мик, это Джастин Пибоди.
Незнакомец улыбнулся. Он был широкоплеч, те немногие волосы, что у него остались, — белокуры и коротко подстрижены, рукопожатие — крепкое, словно тиски, как у человека, который работает руками.
— Мэри Эллен рассказывала мне о вас, — сказал он. — Как дела в цирке?
Я тщательно изучал его. Люди, склонные к обобщениям, полагали, что я спятил, покинув Мэри Эллен на шесть долгих месяцев для того, чтобы участвовать в соревнованиях, метать ножи и заниматься еще Бог знает чем — мало ли что мне взбредет в голову — вместо того, чтобы найти настоящую работу. Но у Джастина были умные голубые глаза и он спрашивал с искренним интересом. Мы разговорились. Немного погодя Мэри Эллен закончила работу и присоединилась к нам. Мы отправились на Лейчестер-сквер, чтобы пообедать в ресторанчике «Манзи» — рыбацком кабаке, где скверно обслуживают, но хорошо кормят. Все трое провели чудесный и, можно сказать, бурный вечер. Мне стало ясно, что Джастин не впервые обедает с Мэри Эллен, но ведь мы заключили с ней соглашение: я не буду задавать ей вопросов о том, что было в мое отсутствие, и наоборот: она не будет ни о чем меня расспрашивать. Если же наши отношения с кем-нибудь зайдут слишком далеко, мы открыто в том признаемся.
Пока что до этого не дошло.
Джастин сделал мне, как он выразился, деловое предложение. Он работал брокером. Они же нуждаются в информации. Разумеется, ее обеспечивает разбросанная по всему миру сеть агентов компании «Ллойд». Но время от времени, сказал Джастин, страховые дела идут туго и компания заинтересована пригласить кого-нибудь, кто неизвестен как работник «Ллойд», чтобы задать нужные вопросы в нужном месте. Джастин был к тому же моряком и обладал дорогостоящей яхтой в престижном конце Солента. Он много слышал обо мне, и не только от Мэри Эллен. Поскольку Джастин был заинтересован, все, что склоняло Мэри Эллен дурно думать обо мне, говорило в мою пользу. Он хотел, чтобы я держал ухо востро. Конкретно Джастин хотел узнать счет ремонта голландского каботажного судна.
— Ублюдок из портовой мастерской раздул его, — сказал он, — поделившись с капитаном. Непорядочно, черт возьми!
Это была его манера выражаться, дабы скрыть алмазо-острый организаторский ум, скрытый меж его ушами.
— Не могли бы вы взглянуть на него?
Я взглянул. И нашел в мастерской чиновника, который сделал выписку. Я отправил ее Джастину и вернулся в цирк «Кракен». Джастин прислал чек, и Фрэнки стала обладательницей пони, который жил среди холмов в окрестностях Пултни, на ферме; она каталась на нем верхом, когда приезжала погостить.
После того случая я еще немало потрудился на Джастина. Он в шутку называл меня своим разведдивизионом. Расследования, которые он поручал мне, обычно касались завышения стоимости ремонта судна или объема украденного груза. Они не требовали ни маскировки, ни физического усилия. Просто большинство сотрудников «Ллойд» во все времена носило костюмы в тонкую полоску, и костюмы эти имели тенденцию возбуждать толки в доках Саутгемптона, особенно если их владельцы задавали слишком много вопросов.
Что касается меня, то я придавал слишком мало значения одежде, мог, в случае надобности, говорить с ирландским акцентом и обладал умением расспрашивать, не задавая прямых вопросов. А потому в моей квартире над набережной Пултни бюро возле стола, за которым я вел дела верфи «Яхты Сэвиджа», было забито письмами от благодарных страхователей. И все это за «лодырничанье на судах». Фрэнки все еще стояла у кровати.