Порыв ветра пронзительно взревел в такелаже. Дождь плеснул в плексигласовый свод, и «Аркансьель» запрыгал на якоре, словно скакун на длинной привязи.
Что-то глухо ударилось о борт.
Должно быть, плавающее бревно. Но вслед за тем на палубе послышались шаги: перестук ботинок на кованых подметках. Я слышал их скрежетание по сизо-серому настилу.
Я поднялся и направился к трапу. Люк распахнулся. Моя голова все еще гудела, глаза приспособились к яркому свету в каюте. Наверху же завывал ветер и стояла такая темень, хоть глаз выколи.
Плечи мои сдавило, и я почувствовал, как меня выдернули из люка. Дождь и ветер хлестали в лицо. Я пронзительно закричал, вырываясь, но меня держали крепко. Их было двое, а у борта виднелось смутное очертание полужесткой надувной лодки.
— А, папаша Фрэнки! — воскликнул один. — Ты создаешь ей некоторые проблемы, тесть.
Голос принадлежал Жан-Клоду. Я не сразу понял, что он имел в виду. Когда же наконец сообразил, было уже слишком поздно.
— Поднимай, раз-два — взяли! — скомандовал Жан-Клод.
Сильные, они подняли меня мигом. Я тут же схлопотал удар по голове и ослабел. Пролетев по воздуху, я врезался в бортовой леер, изгородью опоясывающий борта яхты, и с такой силой ударился о палубу, что, казалось, из меня вышибли дух.
— Бай-бай, — сказал Жан-Клод. Из мрака высунулся его ботинок и пнул меня. Дыхание перехватило. Я заскользил под нижний бортовой леер. Руки мои слабо цеплялись за палубу. Левая нащупала трос, намотанный на катушку. И вновь удар ногой. Меня швырнули, как мешок с брюссельской капустой. Я стиснул рукой трос. Ботинок закатил меня под нижний бортовой леер.
Все еще сжимая в руке конец троса, я упал в море.
Вода была черна и холодна как лед. Она вышибла из меня жалкие остатки духа. Собрав последние силы, я вынырнул на поверхность и глотнул воздуха. Я видел габаритный огонек на топе мачты «Аркансьеля», покачивающийся в такт с судном. Я все еще сжимал в руке трос. Паника охватила меня. «Успокойся! — скомандовал я себе. — Держись! Спокойно подтянись через борт яхты. И разделайся с этими ничтожными подонками».
Сердце начало приходить в норму. Я стал двигаться, перехватывая трос руками. Он шел легко. Я ожидал, что трос вот-вот натянется, но так и не дождался: в моих руках оказался второй его конец, такой же свободный, как и первый.
Трос не был привязан.
Волна подняла меня, и я увидел габаритный огонек топа мачты уже в добрых пятидесяти ярдах, в большом черном море.
Я отпустил трос.
Бьянка знала, где мы.
Меня охватила настоящая паника.
Глава 24
Любой, кто в одиночку проделывал долгий путь в маленькой яхте по безбрежному морю, представляет себе возможное падение за борт. Сначала холодная вода полоснет по лицу и вы на мгновение замрете. Затем охватит паника: нельзя догнать яхту, уходящую на скорости в три узла, плывя со скоростью в один. И, наконец, вы смиритесь с безнадежностью, ожидая смерть.
Я отработал это все много лет назад, как род умственной вакцинации против совершения какой-либо ошибки. Я уже прошел через шок. Я выплюнул воду, скинул ботинки и решительно засунул панику под замок в уголке своего мозга и теперь рассекал воду во мраке ночи. Настало мгновение, когда мною должно было бы овладеть отчаяние.
Но этого не случилось. Напротив, меня охватила решимость выжить.
Мы стояли на якоре неподалеку от Сан-Мартен-де-Ре. Приливная волна будет сносить меня к мосту острова Ре. Дул сильный ветер, но море с подветренной стороны острова было все еще почти спокойным.
По крайней мере, оно выглядело таким с палубы яхты. Теперь же, когда моя голова торчала из воды, море казалось тревожно бурлящим. Все, что я мог видеть, — маленькие волны высотой в два фута, некоторые — с пенными гребнями, простирающимися во тьму словно спины воинственных животных. Когда волна поднимала меня, я мог видеть на юго-западе огни Сан-Мартен-де-Ре.
Я плыл против ветра.
И старался держаться в направлении огней. Но, сделав всего лишь три гребка, захлебнулся, волна хлестнула в глаза. Развернувшись, я барахтался в воде, пока не удалось восстановить дыхание.
Я представил себе карту. Наверху, к северо-востоку, в пяти милях в подветренную сторону находилась бухта Лагульон. Слишком далеко, чтобы плыть туда даже в спокойной воде. К тому же край ее, должно быть, лишен прикрытия острова Ре. И там, наверное, сильное волнение моря. Во мне нарастала паника. Вновь рот наполнился водой. «Плыви!» — приказал я себе. Плыть имело смысл лишь в одном направлении: в черную пустоту впереди, где волны сейчас бьются о бетонированные садки для мидий на берегу.