Я спал.
Глава 25
Свет будто рычагом раздвигал мои веки. Я старался не открывать глаз. Было такое ощущение, будто меня избили дубинками, в голове медленно пульсировала ослепляющая боль. Возле моего лица колыхалась трава. Я открыл глаза.
Довольно долго я не мог видеть ничего, кроме сплошного ослепительно белого блеска. Затем сами собой сформировались плоскости: зеленый траверс стенки набережной, бело-голубой ослепительный свод неба. Едва передвигая ноги, я потащился на стенку набережной, к дороге.
На первые шаги, казалось, уходило по часу. Затем я начал припоминать, как ходят, и жизнь полегчала, хотя ненамного.
Дорога опустела, ветер потерял силу. Был отлив. «Аркансьель» лежал на боку посреди устричной отмели. Его черный корпус, отшлифованный булыжниками и песком, потускнел. Там, где следовало бы находиться крыше капитанской каюты, зияла дыра, а ил вокруг яхты был усыпан обломками мачты и такелажа.
Я подобрал кусок плавника[35], чтобы использовать его в качестве трости, и, испытывая ужасные муки, заковылял на юг вдоль белой дороги, бегущей по стенке набережной.
Дорога эта жгла глаза, словно раскаленный добела металлический брусок. Казалось, я не понимал, куда иду. Я не ощущал ничего, кроме моря справа и зеленой плоской земли слева.
Минут, должно быть, через двадцать я вышел к скоплению лачуг с цементными резервуарами для воды за проволочными изгородями. Там лаяли восточноевропейские овчарки. Двое мужчин управляли тягачами, груженными устрицами. Они не обратили на меня внимания.
Я двинулся дальше. Впереди стояла еще одна лачуга. Что-то знакомое почудилось в ней. Под ногами перекатывалась галька. И меня осенило: именно здесь я уловил тогда запах лосьона «После бритья», а холодный металлический ствол ружья уперся в мою челюсть. И бушевали языки пламени.
Мышцы моих рук налились огнем. Пошатываясь, я по камням преодолел последние десять ярдов. Дверь все еще была обуглена. И заперта. Я поднял булыжник — дверь поддалась. Я рухнул на груду сетей и на меня вновь обрушился мрак.
Некоторое время спустя я услышал чьи-то проклятия. Покопавшись в памяти, я припомнил, где нахожусь.
— Кристоф, — пробормотал я.
— Боже мой! — воскликнул он.
У меня возникло ощущение, что рот мой окаменел: язык не повиновался.
— Тибо мертв, — сообщил я. — Никому не говори, что я здесь.
Слова хлынули из Кристофа потоком.
— Вы оба мертвы, — сказал он. — Бедняга Тибо. Я видел его. Похоже, в нем совсем не осталось крови, словно он — человек из мрамора. Я и еще несколько человек вытащили его на берег. Говорили, что вы погибли в море: якорная цепь оборвалась.
Я не находил слов от печали. Большой печали. Слезы струились из моих глаз, обжигая щеки.
Тень Кристофа упала на меня, и я почувствовал исходящий от его одежды запах выдохшегося коньяка и табака.
— Мой бедный друг, — сказал он и засуетился вокруг меня: укрыл одеялом, дал стакан воды и коньяку, которого я совсем не хотел. Все это время в моей голове, словно на закольцованной магнитофонной пленке, вертелись его слова: «Вы оба мертвы».
— Я мертв, — изрек я.
— Что? — не расслышал Кристоф. Его старое загорелое лицо было грустным и взволнованным.
— Никому не говори, что я жив. Я должен скрываться. Как в Сопротивлении.
— А! — Лицо Кристофа засветилось пониманием.
И я вновь провалился в забытье.
Я, видимо, заболел. Потом все происходило как в тумане. Темнота сменялась светом. Кто-то давал мне суп, который я выпивал, и коньяк, от которого я отказывался. Трудно сказать, сколько раз день сменялся ночью, прежде чем боль перестала полыхать огнем в моих костях и стала тупой. Голова уже не раскалывалась и в мыслях не было сумбура. Должно быть, для этого потребовалось немало времени. Трудно сказать, сколько именно.
Когда, судя по снопу солнечного света, прокрадывавшегося через голубые ставни, наступало утро, приходил Кристоф. Он бывал здесь дважды в день. В то утро я сказал:
— Кристоф, я хочу поблагодарить тебя за все.
— Да о чем вы, — отмахнулся он. — Вы помогали Тибо, он помогал мне. Все правильно.
— Кто-нибудь знает, что я здесь? — спросил я.
Лицо Кристофа вспыхнуло за белой щетиной.
— Вам следует помнить, что и я был в Сопротивлении, — укорил он меня.
Я помнил.
— Прости!
Кристоф пожал плечами.
— Ну, конечно же, вы имеете право спросить.
— Бьянка Дафи все еще в ресторане? — поинтересовался я.
— Дафи?
— Темноволосая женщина. Хорошенькая.
— Я узнаю.
Кристоф достал из внутреннего кармана своей синей холщовой куртки фирменный пакет магазина самообслуживания.
35
Плавник — обломки деревьев, разбитых судов и т.п., плавающие в море пли реке и выбрасываемые на берег.