Эвриптолем выражал свои мысли быстро и кратко. Какой иностранный правитель, увидев перед собой Алкивиада и услышав его, не сможет понять: вот будущее Афин! Пренебречь этим героем из-за его молодости глупо. Самые проницательные, наблюдая за происходящим, быстро сообразят, что самое мудрое — поскорее заключить с ним союз. Алкивиад мог бы найти поддержку у иностранных дворов. Обеспечив себе преданность иностранцев, он мог бы составить коалицию. Кто, кроме него, в силах осуществить такое? Знатное происхождение откроет перед ним ворота десятка государств, а его честно завоёванная репутация отважного воина — не говоря уж о его занятиях коневодством и участии его коней в скачках — сослужит ему службу повсюду.
— Ты убедил меня, кузен! — воскликнул Алкивиад.
Братья проговорили ещё час, обсуждая правомерность такой линии поведения и возможные последствия. В основе этой политики лежала война. Мир был для неё губителен.
— Что скажешь, Поммо? — наконец повернулся ко мне Алкивиад. — Ты весь вечер молчишь.
Я не знал, что сказать. Он похлопал меня по плечу.
— Политика утомляет нашего друга, Эвро. Он солдат. Скажи же нам, Полемид. Ну, каково мнение солдата?
— Будь самим собой, — вот всё, что я мог ему сказать.
— Да, — засмеялся Алкивиад. — Но которым из троих?
— Иди на войну. Сражайся. Побеждай. Добывай Афинам победы. И пусть твои враги говорят против тебя, если посмеют.
Мы расстались на рассвете. Алкивиад был свеж, словно мирно проспал всю ночь. Он направился к рынку, чтобы найти там друзей и продолжить своё исследование. Меня он поблагодарил за искренность.
— Тебе что-нибудь нужно, Поммо? Деньги? Должности?
— Я бы хотел вернуть моего двоюродного брата, Симона. Если можешь, отпусти его.
— Он сам выбирает свой путь, как ты или я.
Я поблагодарил его за желание помочь. Больше всего сейчас я хотел спать.
У дверей моего дома меня ждал человек. Лет тридцати, темнокожий, оружие упаковано, как у наёмного солдата. Он сидел на камне — завтракал, макая хлеб в вино. Он улыбнулся.
— Ты знаешь, что не даёшь мне заниматься моим делом?
Я спросил, как его зовут.
— Теламон. Я из Аркадии.
Я слышал о нём. Убийца. Из любопытства я пригласил его в дом.
— Если ты собираешься и дальше зарабатывать себе на жизнь, перерезая другим вены, то, по крайней мере, бери за это плату, — упрекнул он меня. — Иначе как бедному человеку соревноваться с тобой?
Я сказал ему, что отказался от своего ремесла и что я раскаиваюсь.
— Благородный жест, — заметил он.
Мне он понравился. Я дал ему хлеба — какой нашёлся, и он взял его, положив в свой мешок вместе с парой луковиц. Через десять дней он отплывал в составе воинской части под командованием Ламаха, чтобы совершить рейд по Пелопоннесу. Если я хочу, он может взять меня с собой.
— Ты работал неловко, как я слышал. Нет надлежащей сноровки. Поедем со мной, я тебя научу.
— Может быть, в другой раз.
Поднявшись, он оставил монету. Моего протеста он не принял.
— Я беру плату и плачу сам.
С порога я смотрел, как он уходит, унося на себе девяносто фунтов снаряжения. Потом вернулся в дом — в свой опустевший дом смерти.
Вероятно, что-то изменилось. По крайней мере, сказал я себе, мне предлагали работу.
Книга третья
ПЕРВАЯ ВОЙНА СОВРЕМЕННЫМИ МЕТОДАМИ
Глава X
РАДОСТИ СОЛДАТСКОЙ СЛУЖБЫ
Я не принял ни предложения Алкивиада получить офицерское звание, ни предложения Теламона последовать за ним и стать наёмником. Однако совет Алкивиада без внимания я всё же не оставил и отплыл пехотинцем под командованием Эвкла к фракийскому Херсонесу. Та кампания закончилась. Я остался жив и тотчас принял участие в другой, столь же бесславной, а потом ещё в одной.
Война стала совсем иной. Насчёт этого нас, рядовых тяжёлой пехоты, просветили старшие. В их времена были сражения. Битвы. Они вооружались и сражались. Линия против линии. Победу добывали в честном бою, с оружием в руках. А в наши дни всё стало по-другому. Наша война не была войной одного государства с другим, то была грызня фракций внутри государства — война меньшинства против большинства, война тех, кто имел, против тех, у кого этого не было.