Однажды Эвника обнаружила меня стоящим в раздумьях возле семейного склепа. Теперь она вообразила, будто я горюю о своей умершей жене, а она, любовница, мне не нужна. Эвника объявила, что я стыжусь её. Она не подходит мне. Она меня недостойна.
Ночью она вдруг резко встала с кровати.
— Ты бросишь меня.
Я был очень измотан и совершенно не думал об этом.
— О чём ты?
— Ты станешь господином. Ты бросишь меня.
Я приказал ей ложиться и спать. Она со всей силы ударила меня по лицу.
— На этой кровати слишком много спящих, Поммо. Я не могу дрыхнуть рядом с призраком твоей жены. Одна из нас должна уйти.
Я услышал, как мои губы произнесли:
— Тогда уходи.
Женщина в ярости ударила меня ещё раз.
— Я скажу тебе кое-что! Она в могиле, твоя жёнушка. И твоя сестра тоже мертва. А я — живая.
И тогда я ударил её в ответ. Она отлетела к стене и упала. Я с ужасом понял, что бью женщину. Но ведь она виновата. Только она могла довести меня до такого исступления.
— Тебе стыдно быть рядом со мной. — Эвника выплюнула кровь. — Ты ни во что не ставишь жизнь, прожитую нами вместе, и всё хочешь забыть об этом. Словно этого вовсе не случалось. Ну что ж, это случилось, Поммо, это ведь случилось. Я была тебе женой, хоть и не по закону, а ты был мне мужем. Ты — мой муж.
И она заплакала. Я опустился на колени возле неё, успокаивая, как мог. Но это были лишь слова. В глубине сердца я сам хотел уйти — или пусть уйдёт она.
— Что со мной будет? Рожу я наконец ребёнка или так и буду делать аборты, как ты велишь?
Она умоляла увезти её из Афин, прочь от матримониальных планов тётушки, прочь от войны. Есть же такие места — мы видели их во время наших странствий! — безопасные места... Давай уедем! У нас есть всё, что нужно. Наши руки, наши сердца...
Хотя я стоял на коленях совсем близко и её колено оказалось между моими, а руки лежали на моих плечах, сердце моё в этом не участвовало. Оно находилось очень далеко и молчало.
— Ты бросишь меня, Поммо. Я вижу это в твоих глазах. Но это не со мной ты расстанешься, ты потеряешь себя, Ни одна женщина не сможет дать тебе того, что давала тебе я. Уходи. Я не буду тебя удерживать. Но я скажу тебе, что с тобой случится. Это сбудется. Ты будешь есть, но останешься голоден. Ты будешь пить, но никогда не напьёшься. Ты будешь иметь женщин, но не испытаешь удовлетворения. Ты будешь стоять у развилки дорог, и тебе будет всё равно, по какой идти. Ни одна дорога никуда не приведёт тебя, пока ты снова не обретёшь себя и не вернёшься домой, ко мне.
Ясон, друг мой. В меня попадали стрелы, и, что ещё хуже, их вынимали. На меня обрушивались каменные стены. Но никогда ни один удар не отзывался в моём сердце такой болью, как слова этой женщины.
Было бы лучше сказать, что после этого ушла она. Или что ушёл я. Но на самом деле мы с ней прожили ещё одиннадцать месяцев. Она родила сына и была беременна опять, когда я записался на «Пандору» под командованием Менесфея из эскадры «Титан» Хемедема.
В ту зиму наше имение пришло в упадок. Жена Лиона Теоноя развелась с ним. С просроченными закладными и необходимостью содержать детей, мой брат не мог отказаться от трёхмесячного вознаграждения за прохождение испытания на пригодность и годового жалованья офицера. Он записался на корабль под командованием Ламаха. Теламон взял в подчинение пятьдесят наёмников — все они были из Аркадии, как и он сам. Нашу землю мы с братом отдали в аренду дядьям. Половину жалованья я отвёл Эвнике, вознаграждение передал деду — первый взнос в оплату долга за помощь, оказанную нам нашей семьёй.
Я не смог ужиться на суше. Это лишь сон солдата. Куда ещё идти мне или любому из нас? Только на войну.
Глава XVII
ДОКУМЕНТ АДМИРАЛТЕЙСТВА
Дай-ка я кое-что покажу тебе, внучек. Это приказ по флоту о выходе в море на Сицилию. Точнее, одна из сотен копий, выполненных секретарями адмиралтейства. Пощупай. Это не тростник, не пульпа, это лен. Это льняное полотно.
Этот документ предназначался для долгого хранения. Он воспринимался как эпохальное свидетельство бессмертной славы, которое впоследствии каждый офицер должен будет передавать своим потомкам. Сейчас я передаю этот документ тебе, дитя моё, но не потому, что так задумали его создатели, а потому, что пути богов неисповедимы.