*
Ни дура английской породы,
Ни своенравная мамзель,
В России, по уставу моды,
Необходимые досель,
Не стали портить Ольги милой.
Фадеевна рукою хилой
Её качала колыбель.
Она же ей стлала постель.
Она ж за Ольгою ходила,
Бову рассказывала ей,
Чесала золото кудрей,
Читать Помилуй мя учила,
Поутру наливала чай
И баловала невзначай.
После ⅩⅩⅩⅠ строфы в черновой рукописи начата следующая:
Они привыкли вместе кушать,
Соседей вместе навещать,
[По праздникам обедню] слушать,
Всю ночь храпеть, а днём зевать.
В нрзбр ездить по работам,
Браниться в бане по субботам,
[Солить арбузы и грибы] —
Строфа ⅩⅩⅩⅢ в рукописи читается иначе:
Она в альбом писала кровью
По образцу рязанских дев,
Звала Полиной Парасковью
И говорила нараспев.
Корсет носила очень узкий
И русский Н, как N французский,
Произносить умела в нос.
(Так между модников велось.)
Она любила перед балом
Затверживать мудрёный па,
Отца звала всегда papa,
Умела щёлкать опахалом
И Грандисона своего
Любила более всего.
После строфы ⅩⅬ в рукописи находится ещё одна — заключительная строфа главы:
Но может быть, и это даже
Правдоподобнее сто раз,
Изорванный, в пыли и в саже
Мой недочитанный рассказ,
Служанкой изгнан из уборной,
В передней кончит век позорный,
Как прошлогодний календарь
Или затасканный букварь.
Ну что ж: в гостиной иль в передней
Равно читатели [черны],
Над книгой их права равны.
Не я первой, не я последний
Их суд услышу над собой
Ревнивый, строгий и тупой.
Глава третья
В рукописи находится эпиграф из Ⅴ песни «Божественной комедии» Данте:
Ma dimmi: al tempo de’ dolci sospiri,
A che e come concedette A more
Che conosceste i dubbiosi desiri?
Dante.[12]
Строфа Ⅲ, последние стихи которой в печати заменены точками, в рукописи имеет следующее окончание:
Несут на блюдечках варенья
С одною ложечкой для всех.
Иных занятий и утех
В деревне нет после обеда,
Поджавши руки, у дверей
Сбежались девушки скорей
Взглянуть на нового соседа,
И на дворе толпа людей
Критиковала их коней.
После строфы Ⅴ в черновой рукописи следовало:
В постеле лёжа — наш Евгений
Глазами Байрона читал,
Но дань вечерних размышлений
В уме Татьяне посвящал.
Проснулся он денницы ране,
И мысль была всё о Татьяне.
Вот новое,— подумал он,—
Неужто я в неё влюблён?
Ей-богу, это было б славно,
[Я рад — уж] то-то б одолжил,
Посмотрим,— и тотчас решил
Соседку навещать исправно,
Как можно чаще — всякий день:
[Ведь] им досуг, а [мне] не лень.
После строфы Ⅹ в рукописи следует:
Увы! друзья! мелькают годы,
И с ними вслед одна другой
Мелькают ветреные моды
Разнообразной чередой:
Всё изменяется в природе;
Ламуш и фижмы были в моде,
Придворный франт и ростовщик
Носили пудреный парик.
Бывало, нежные поэты
В надежде славы и похвал
Точили тонкий мадригал
Иль остроумные куплеты,
Бывало, храбрый генерал
Служил и грамоты не знал.
После ⅩⅩⅠ строфы в рукописи перечёркнуто:
Теперь мне должно б на досуге
Мою Татьяну оправдать —
Ревнивый критик в модном круге,
Предвижу, будет рассуждать:
Ужели не могли заране
Внушить задумчивой Татьяне
Приличий коренных устав.
Да и в другом поэт не прав:
Ужель влюбиться с первой встречи
Она в Онегина могла,
И чем увлечена была,
Какой в нём ум, какие речи
Её пленить успели вдруг? —
Постой, поспорю я, мой друг.
К строфе ⅩⅩⅢ, стих 9 в сноске выписано два стиха из ⅬⅩⅠ сонета Петрарки:
Е’l viso di pietosi color farsi,
Non so se vero о falso, mi parea.
вернуться
12
Но скажи мне: в дни нежных вздохов по каким признакам и как Амур допустил, что вы погнали неясные желания? Данте.