– Моро!
– Моро!
4 февраля он вступил в свою столицу, а на следующий день с торжеством отправил Изабелле д’Эсте послание, в котором подробно описал свой победоносный поход и триумфальное возвращение в Милан:
– Два кардинала выехали нам навстречу, мессир Галеаццо и многие дворяне с большим количеством пеших и конных воинов, и мы прошли маршем через весь город до Кафедрального собора. Все улицы, окна и крыши были запружены людьми, выкрикивающими наше имя с таким восторгом, что это было бы почти невероятно, если бы мы сами этого не видели. И вот ко всеобщей радости мы вернулись сюда милостью Божьей, и мы уже слышим, что Лоди, Пьяченца, Павия, Тортона и Алессандрия изгнали французов и по собственной воле вернулись к нашей верности. Мы сообщаем об этом Вашему Высочеству с тем большей радостью, что уверены, что Вы огорчены нашей бедой и будете радоваться вместе с нами этим счастливым успехам.
Тем не менее, возвращение Лодовико застало врасплох всю Италию. Когда в Мантую и Феррару прибыли курьеры, сообщившие, что герцог с триумфом вступил в Милан, люди отказывались верить новостям. Но венецианцы удержали Лоди и Пьяченцу, а герцог Феррарский и маркиз Мантуанский, как бы сильно они ни желали добра своему родственнику и втайне не любили французов, не осмелились навлечь на себя их месть. Напрасно Моро писал страстные обращения к Франческо Гонзага из Павии и Виджевано, призывая его прийти к нему на помощь:
– Безопасность и благополучие Мантуи зависят от безопасности и благополучия Милана!
Собственным побуждением Изабеллы было всем сердцем и душой встать на сторону Моро, и она написала не только ему, но и кардиналу Асканио Сфорца:
– Мне очень хочется лететь в Милан и самой сражаться против французов!
На что брат Моро иронически ответил:
– Присутствие Вашего мужа было бы гораздо полезнее!
Но Франческо был слишком осторожным человеком, чтобы решиться на столь отчаянное предприятие. Он уклончиво отвечал на страстные мольбы своего свояка о помощи, и всё, на что он отважился, это послать своего брата Джованни с конным отрядом на помощь Моро. Тем временем Людовик ХII поспешно собрал большую армию, вступившую в Ломбардию, и вскоре Лодовико из-за измены швейцарцев под Новарой попал в плен к своим врагам. Хронист Антонио Грумелло так описывает пленение герцога 10 апреля 1500 года:
– Уже были предательски открыты одни из ворот, и французы вошли в город. В этой крайности албанский капитан предложил герцогу резвого арабского коня и умолял его бежать. Но Лодовико отказался покинуть своих друзей и согласился только на предложение швейцарских военачальников, чтобы он и его товарищи переоделись простыми солдатами и смешались в рядах. В этой маскировке он готовился покинуть лагерь, когда швейцарский капитан по имени Турман предал его французам.
– Вот он, – Турман указал на Лодовико французскому капитану, который немедленно арестовал его именем короля.
– Son contento (Я рад), – спокойно ответил Моро и больше не сопротивлялся.
Почти загнав свою лошадь, Джованни Гонзага скакал так быстро, как только мог, чтобы поскорее сообщить эту новость в Мантуе. Тогда Изабелла поняла, что крах её зятя был полным и бесповоротным. Все её усилия теперь были направлены на то, чтобы умиротворить французских победителей и вернуть расположение короля Людовика, который обвинил Франческо в том, что тот отправил своего брата сражаться против него. Сама Изабелла была заклеймена в французских кругах в Милане как закоренелая сторонница Сфорца, и потребовалось всё влияние её отца и братьев, чтобы предотвратить открытый разрыв. Однако, проявив свой врождённый такт и дипломатию, маркиза, как и её муж, сумела, в конце концов, вновь завоевать благосклонность Людовика ХII.
2 мая Моро привезли в Лион. Сначала его содержали под стражей в замке Пьер-Сизе, затем в Лис-Сен-Жорж близ Буржа. А затем он был переведён в замок Лош. После неудачного бегства Лодовико был лишён всех привилегий, включая свои книги, и провёл остаток жизни в подземелье замка, где и умер 27 мая 1508 года.
Все современные авторы согласны с тем, что он перенёс свой долгий и утомительный плен с замечательным терпением и силой духа.
– Я слышал, – пишет историк из Комо Паоло Джовио, – от Пьера Франческо да Понтремоли, который был верным спутником и слугой герцога во время его плена, что он переносил своё жалкое положение с благочестивой покорностью и кротостью, часто говоря, что Бог послал ему эти невзгоды как наказание за грехи его юности; поскольку ничто, кроме внезапного удара судьбы, не могло бы ниспровергнуть этот светоч человеческой мудрости.