– Что больше всего понравилось Вашему Высочеству у нас в Мантуе? – как-то с улыбкой поинтересовалась у племянника Изабелла.
– Проделки Вашего карлика Нанино, дорогая тётушка, – застенчиво признался Массимилиано. – Особенно его рукопашный бой с козлом!
Месяц спустя прибыли кардинал Гуркский, вице-король Неаполя и кардинал Шиннер, предводитель швейцарских войск, чтобы принять участие в торжественном въезде герцога в Милан, назначенном на 20 декабря. Изабелла тоже собиралась принять участие в карнавальных празднествах вместе с племянником. После отъезда жены Франческо Гонзага, язвы которого, наконец, зажили, поспешил оповестить свою любовницу:
– Мы бы хотели, чтобы Ваше Высочество приехали в Мантую без мужа и детей!
Однако во время обороны Феррары Лукреция сблизилась со своим мужем и, родив ему второго сына, не желала больше рисковать своим положением. Франческо её так и не дождался, хотя Лукреция, верная своему правилу никогда не сжигать за собой мосты, продолжала вести с ним переписку, скорее, правда, деловую, чем любовную.
В начале января Нового 1513 года Изабелла въехала в Милан при свете факелов и её визит казался зримым предзнаменованием возвращения старых добрых времён. Последовала череда банкетов, рыцарских турниров, комедий и балов, и всеобщее веселье ни в коей мере не уменьшалось из-за снарядов, которые время от времени выпускали пушки французского гарнизона, всё ещё удерживавшего замок Кастелло.
– К счастью, французские пушки имели любезность остановиться, когда начался поединок, – сообщила Изабелла мужу в письме, где описывала турнир, проходивший перед Корте Веккья, старым дворцом Сфорца возле собора.
Но на второй день внезапный обстрел из Кастелло заставил всех разбежаться.
В другом письме Изабелла описала роскошный банкет и драматическое представление, устроенное брешийским графом. Победа Лиги и изгнание французов были отмечены серией картин и музыкальных декламаций, а величественный дуб – эмблема семьи делла Ровере – с орлиным гнездом на самых верхних ветвях, занимал центр сцены. Но сама пьеса, по мнению Изабеллы, была плохой и очень уступала тем, что ставились в Мантуе.
– Я уверена, – утверждала маркиза, – что любой, кто видел комедии Вашего Превосходительства и прекрасные сценические декорации, должен испытывать скорее скуку, чем удовольствие при виде подобных представлений.
Впрочем, Изабелла не просто веселилась в Милане, но и занималась политикой. По просьбе Альфонсо д’Эсте, владениям которого угрожали папские войска, она согласилась задержать как можно дольше в Милане вице-короля Неаполя, главнокомандующего Юлия II, и кардинала Гуркского, посла императора, чтобы брат успел подготовиться к вторжению. Для этой цели маркиза использовала своих прелестных фрейлин, которых, согласно историку Прато, скорее следовало бы назвать жрицами Венеры, в частности, красавицу Элеонору Бронину, чьи поцелуи были наградой в одном из конкурсов. Причём, в игре пожелали участвовать не только кардинал Гуркский и вице-король, но и племянник Изабеллы, понадеявшийся, что молодость поможет ему обойти соперников.
В другой раз кардинал и вице-король уже открыто вступили в борьбу за благосклонность прекрасной Бронины, попытавшись поцеловать девушку, когда та вышла с Изабеллой к ужину.
– Монсеньор Гуркский, – свидетельствовала маркиза, – настолько забыл о своём достоинстве и сане, что опустился перед ней на колени.
А Кардона на следующий день прислал Бронине двадцать пять ярдов красного бархата и двадцать пять ярдов чёрного:
– Красный за то удовольствие, которое Вы, мадонна, доставили мне, а чёрный за тот стыд, который Вам пришлось испытать по моей вине.
В другой вечер, когда Изабелла пригласила герцога и его знатных гостей на бал-маскарад в свой дом, кардинал дважды танцевал с Брониной и провёл большую часть своего времени в любовной беседе с ней. Но фрейлина не скрывала, что предпочитает ему вице-короля. Тем временем Изабелла воспользовалась этой возможностью, чтобы привлечь внимание любимца императора, и когда после ужина гости сняли маски, у неё состоялся долгий разговор с кардиналом Гуркским о возвращении некоторых владений, принадлежавших ранее Мантуе. В других письмах маркизы приводится много любопытных примеров жадности испанцев. На одном балу, который герцог давал в Корте Веккья, не только были тайно срезаны золотые пуговицы с костюмов его придворных, но и пострадала сама Изабелла, которая лишилась нескольких маленьких золотых канделябров (своей любимой эмблемы), пришитых к её платью.