— Сашенька, — плеча кто-то касается.
Я вздрагиваю всем телом. Выныриваю из невесёлых мыслей, где вновь и вновь вижу, как моя Колючка падает со сцены. Как вокруг её головы медленно растекается лужа крови. Как она перестаёт шевелиться. Я оборачиваюсь. Меня тошнит. Кажется, что вот-вот вырвет.
— Саш, ты чего здесь? Я искала тебя, — Маша опускается на прогретую солнцем крышу рядом со мной. — Саша, у тебя все руки в крови, — сестра перехватывает мою руку и разворачивает ладонью вверх.
Я опускаю взгляд на свои пальцы. Они дрожат. Чёрт. Кровь малышки на руках. Меня снова возвращает в актовый зал. Я снова на коленях возле неё. Я не помню, что говорил в тот момент, что делал. Единственная мысль, которая до сих пор бьётся в воспалённом сознании — только бы она выжила. Только бы Барсова открыла глаза. Только бы её серые глаза так внимательно, так пристально смотрели в самую душу. Заставляли сердце колотиться в горле. Дрожать, как сопливого пацана. Реагировать ещё острее, чем пять лет назад.
— Саша, пойдём, помоешь руки. Там Луиза Игоревна приготовила мясной пирог. Твой любимый. Тебе надо поесть, — сжимает мою ладонь. Гладит разбитые в кровь костяшки пальцев. Дёргаюсь, чувствуя, как простреливает болью. МЛ***. Даже не помню, как разбил их. Даже не осознаю, как я оказался здесь. Дома. На крыше. Я ничего не помню. Всё смазалось. Выпало из памяти. Отрезок времени начиная с того момента, как Колючку положили на каталки. Я даже подняться с пола не смог в тот момент. Смотрел на лужу крови. И не мог пошевелиться. — Саш, — Машка снова вырывает меня из мыслей, которые сковывают каждую часть моего тела. Будто я снова там. В актовом зале. На коленях. И малышка моя, смотрящая в пустоту перед собой. Какой же я мудак. Кретин. Соврала она мне. Плевать. Поцеловала Одинцова назло мне. Срать. Только бы улыбалась. Только бы кидала взгляды из-под полуопущенных ресниц, лукаво улыбаясь. — Сашенька, посмотри на меня. Я прошу тебя. Пойдём, помоешь руки.
— Я не могу, — выдохнул я, сжимая кулаки.
— Почему? Объясни, — Маша требовательно разворачивает моё лицо к себе и заглядывает наивными голубыми глазищами мне в глаза. Совсем другой взгляд. Не такой, как у Колючки. Без той лукавой искринки, что свела меня с ума ещё пять лет. Которая заставила влюбиться. Прикрываю устало глаза. Не могу не думать о ней. Не могу. Сдохнуть готов, только бы оказаться на той каталке вместо неё.
Я качаю головой. Я не могу ответить. Потому что в горле встаёт ком. Я не помню, когда плакал в последний раз. А сейчас мне хочется ныть. Разнюниться. Заорать в голос, чтобы сжимающая ребра боль вышла вместе с этим криком. Растворилась в воздухе. Слишком больно.
— Саш, если ты помоешь руки, не будет… — Машин голос срывается. — Это не будет равносильно тому, что ты выбросил вещь того, кого нет. Саш, я была в больнице. Даша очнулась. Слышишь, братишка? — обхватывает моё лицо руками. Удерживает. Баюкает в ладонях. — Она очнулась. Врачи поставили ей капельницу. Забинтовали голову. Она даже говорила с Лёвой, — совершенно неуместно и остро сердце резанула ревность. Рыжий урод. Бесит. Бесит то, что он вечно рядом. Касается. Обнимает. Целует. Скулю как бездомный щенок, утыкаюсь лбом в острое плечо Маши. — Успокойся, Саш. Успокойся. С Дашей всё в порядке. Только… — осекается, заставляя меня напрячься. Оторвать голову от её плеча. Впиться взглядом в лицо сестры.
— Что? — рыкаю, торопя Машу.
— Она сейчас ничего не видит.
Лучше бы Маша мне врезала. Дала пощечину. Всадила кулак в солнечное сплетение. Было бы в разы легче. Потому что слова сестры просто разорвали ком боли внутри.
— Нет…
— Врачи сказали, что скоро зрение восстановится. Я мало, что знаю, Саш.
— Какая больница? — пошатываясь, будто пьяный, поднялся с крыши.
— Саш, приведи сначала себя в порядок. Ты весь в крови. Футболка тоже.
— Маша! — я рявкнул. — Какая больница?
— Городская. Она тут единственная, — тихо ответила Маша, сжимаясь и пряча глаза. Сестра тут же сжалась. Плечи поникли. Взгляд упёрся в землю.
Придурок.
— Прости, — я притянул её за плечи к себе. — Просто я не могу, мышонок, — ласково сказал я. — Она там лежит, а я даже не поехал…
— Ты бы ничем не помог, Сашка, — Маша обвила руками мой торс и щекой прижалась к груди. — Ты не давал ей потерять сознание. Этого было достаточно.
Я молчу. А внутри грызёт вина. Если бы я наплевал на то, что она соврала. На её слова. Придурок. Ну, хотела девчонка сыграть на моих чувствах, плевать. Что мешало улыбнуться? Что мешало сказать, что я рад такому раскладу? Что мешало заявить на неё права? Если бы я был рядом, я бы не позволил этой твари даже пальцем прикоснуться к малышке. Заткнул бы одним взглядом. А этот рыжий осёл даже пальцем не пошевелил. И всё же он поехал к ней в больницу, а я поплёлся домой. Я, чёрт возьми, даже не помню как здесь оказался.