— Ты вообще не можешь быть в этом виноват, — улыбнулась ласково, шмыгая носом. — Единственный человек, которого можно во всём этом винить — наш с Сашей отец.
Я целую каждый тонкий палец девчонки, забывая, где нахожусь. Всё, что сейчас имеет значение — целовать Куклу. Наслаждаться её близостью. Ловить каждое мгновение, когда она такая податливая, нежная и отзывчивая. Рядом со мной. В моих руках. Пока она снова не закрывается. Не сбегает. Не боится.
— Я не могу больше так, Маш, — шепнул, уткнувшись лбом в изгиб между шеей и плечом.
— Как? — пальцы девчонки зарылись в пряди на затылке, посылая разряд обжигающего,, разрывающего на части чистого наслаждения.
— Без тебя. Смотреть и не иметь возможности коснуться. Поцеловать. Заявить на тебя права. Мне срать на твоего отца, малыш. Срать на всех. Я хочу, чтобы ты была моей. Моей девушкой.
— Лёва…
— Подожди, послушай. Прошло достаточно времени, чтобы я понял, что люблю тебя. Что меня не просто тянет к красивой девушке. Что меня не просто кроет от её взгляда и запаха. А что я люблю. Нереально, запредельно люблю её. Робкую улыбку. Тихий голос. И характер. Ты думаешь, что я не смогу тебя защитить? Не доверяешь мне? Моим чувствам?
— Что ты, Лёва? Верю. Опрометчиво. Безоговорочно. Как самой себе. Но я боюсь за тебя. Понимаешь? Я люблю тебя, поэтому и боюсь.
— Я не смогу ждать четыре месяца, Маш. Я. Не. Смогу. Видеть тебя каждый день. Слышать твой голос. Два месяца я останавливал себя. Думал, что вы с Коршуновым пара. Был зол. Обижен. Но сейчас… Зная, что ты свободна. Что ты любишь меня. Я не смогу держаться в стороне, понимаешь? — я повышаю голос. — Давай решать проблему с твоим отцом вместе, Маша.
— Лёва, тот мужчина, который… увёз меня сегодня после школы… — я вскидываю голову, наблюдая за тем, как Кукла прикусывает губы и хмурит бровки, тщательно подбирая каждое слово. — Он…
— Его посадят, малыш, — цежу сквозь зубы я.
— Нет, — Маша испуганно распахивает глаза. — Я этого не хочу, Лёва. Он… Боже, — я вижу, как глаза девчонки наполняются слезами. — В общем… Помнишь, в двенадцатом году автобус взорвался, когда отъехал от остановки?
— Да. В том автобусе были родители Даши, — хмурюсь, не понимая, куда ведёт Кукла.
— О, нет… Боже, — Маша сжимает до боли мои плечи. Набирает в лёгкие побольше воздуха и, опустив голову, глухо говорит: — Я узнала, что в том взрыве виноват мой отец. Он был заказчиком. Помимо того, что он убил мужчину моей мамы, наших с Сашей матерей, Настю Голован и её отца… на его руках ещё и кровь всех тех людей. Тот мужчина. Виктор Павлович. Да, он меня похитил. Но… Лёва, — вскидывает глаза, и в них я вижу тоску и боль, — в том взрыве погибла его дочь. Единственный ребёнок. Представь, жить с этой болью все эти годы. Каждый день. А потом пойти в тюрьму к убийце и узнать, что заказчик разгуливает на свободе. Собирается избираться. Что он так цинично помогал семьям погибших. Пожимал им руки. Сочувствовал. Лёва, я думала, что я не способна испытывать это чувство, но… я ненавижу своего отца. Ненавижу каждой клеточкой своего тела. Я искала оправдания каждому его поступку. Пыталась понять причину такого поведения. Но… Лёва, я желаю ему смерти, — Маша сжимает кулаки. — Я желаю, чтобы он почувствовал боль каждого человека, которого он убил. Боль всех тех, кто лишился своих близких. Я чувствую себя ужасным человеком. Такой же мерзкой и злой, каким является он, но…
— Глупости, Маша,— обхватил лицо ладонями и заглянул в лицо девушки. — Он ответит за всё это д*рьмо. Сейчас Виктора Павловича допросят. Выяснят всё. Малышка, Демьян, тот парень, который вывел тебя, брат Даши.
— Боже, — Маша устало прикрывает глаза.
— Да, малыш. И поверь, он не отмахнётся, когда узнает эту новость.
— Мне кажется, что он уже всё понял, — Маша прижимается лбом к моему плечу, руками обвивая мою шею. — Мне показалось, что он на меня зол. Ведь я соврала, что сама уехала с Виктором Павловичем. И сказала про взрыв. Он…
— Демьян во всем разберётся, — целую Машу в висок. — Думаю, что скоро бояться отца тебе не придётся.
— Надеюсь, — выдыхает мне в шею. Чуть поворачивает голову и носом трётся о мою шею. — Мне так нравится, как ты пахнешь, — тихо шепчет Маша.
— Этот одеколон мне Дашка подарила, — сипло отвечаю я, только сейчас обращая внимание, что Маша сидит на мне верхом, прильнув ко мне всем телом.
— Нет. Мне нравится твой природный запах. Вот тут, — пальцами проводит за ухом. — Ты пахнешь… — дышит часто и шумно. — Моим счастьем и спокойствием.
— Кукла моя, — в груди резко всё сдавливает от чувств. — Что же ты творишь со мной?