Он увидел лицо Эрика всего в нескольких дюймах перед собой — не чудовищную маску, не ледяную смертоносную силу, а испуганного брата, связанную жертву на алтаре, агнца, готового для заклания.
…бросился и остановился, чувствуя, как внутри всё скручивается и кости сжимаются от резкой остановки. Чтобы остановить бросок, требовалась каждая крошечная сцепка кости с мускулами, мускулов с кожей — все до единой.
Словно издалека до него донёсся звон металла у ног. Лицо Эрика перед ним вдруг сменилось его собственным, потом лицом Аланы, Моники, Рэнди.
Кто-то распоряжался резко, холодно и чётко:
— Увести его. Оформить как положено. Давайте. Чего ждёте? Пошевеливайтесь!
Эрик исчез — его запихнули на заднее сиденье полицейской машины, втолкнув внутрь. Он всматривался в заднее окно, пытаясь разглядеть Ноэля, пока его рывком не усадили обратно, а потом машины сорвалась с места, пронеслась через узкий выезд из переулка, и скрылась из вида.
Ноэль остался стоять неподвижно. От облегчения он парил. Он столкнулся с проверкой, почувствовал её силу, почувствовал программу, которую невозможно контролировать. И победил её.
Что-то мокрое в левом глазу. Он поднял руку; похоже на слизь. Кто-то ещё подступил к нему, быстро плюнул. И ещё один. И ещё.
Он не стал им мешать, позволяя слюне стекать по своим щекам, по носу и подбородку. Тени разбежались. Красный крутящийся свет потускнел, потом пропал вовсе, и он остался в переулке один.
— Идём, дорогой. Нужно идти.
Кто-то протянул руку, дотронулся до него.
Он не шевельнулся. Она вытащила крошечный серебряный платок и нежно вытерла ему лицо.
— Нам нужно идти, Ноэль. Нужно ехать в больницу. Идём. Рик на машине. Он нас отвезёт.
Внезапно чувство свободы и облегчения пропало. Он увидел руку, ищущую опору в воздухе, снова услышал крик и звук, с которым она ударилась об асфальт. Память вернулась, ясная и мучительная.
— Идём, Ноэль, — Виина потянула его за собой. — Твоя девушка в беде. В очень серьёзной беде.
14
В больничной комнате ожидания Рик Чаффи принёс ему таблетку и стакан воды. Это торазин, сказал Рик, он поможет Ноэлю прийти в норму. Ноэль отказался; Виина взяла.
Молодой интерн — по его словам, поклонник Виины — в просторную комнату и сообщил им, что Алана уже в операционной, куда её отвезли сразу же по прибытии. Не хотят ли они пойти в другое место, где было бы не так шумно, как в приёмной неотложки? Ноэлю было всё равно, но распоряжался Рик, да и Виина, привлекавшая множество взглядов своей серебристой парчой, решила, что это неплохая идея. Поднявшись вверх на один пролёт, они оказались в небольшом вестибюле, похожем на маленькую гостиную: два дивана и кресло в стиле датский модерн. Но здесь было тихо, уединённо. А через несколько минут на Виину уже подействовало лекарство. Она вытянулась на кушетке, и Рик накрыл её смокингом. Смотрелось это нелепо.
Ноэль не спал, даже не сомкнул глаз. Он знал, что ему не нужен торазин. Хотя из восьми часов, на протяжении которых должен действовать ЛСД, миновала только половина, он полностью протрезвел в переулке на задворках «Витрины», в тот момент, когда выронил предназначавшийся Эрику нож. Зрение вернулось в норму, предметы больше не обретали дополнительную объёмность. Всё прошло, но он чувствовал, что измотан. Всё, на что он был сейчас способен, это сидеть в большом кресле, смотреть, как спит Виина, а Рик глотает одну за другой журнальные статьи, и слушать окружающую тишину.
В десять минут шестого утра тот же молодой интерн, который привёл их в эту комнату, вновь открыл дверь и тихо сообщил им, что Алана умерла на операционном столе. Виина проснулась, пока он говорил с Риком. До Ноэля доходили лишь отдельные слова: «Обширное кровотечение. Непредвиденные осложнения». Интерн даже успел выйти за дверь, когда всё ещё заспанная звезда диско разразилась потоками слёз, и потребовалось трое мужчин, ещё одна таблетка успокоительного и дополнительные полчаса, прежде чем она достаточно пришла в себя, чтобы покинуть больницу.
Ноэль сказал интерну, что хотел бы увидеть Алану, и его направили в послеоперационный зал этажом выше.
Кто-то зачесал ей волосы назад. Ни на лице, ни на шее, ни на плечах её Ноэль не мог различить ни синяка, ни шрама. Она словно спала на раскладной кровати. Он посмотрел на неё, дотронулся до её губ, чувствуя их холод, потом заметил, какой бумажной стала на вид её кожа, всегда такая сияющая и живая, и тогда понял, что она умерла. Он не ждал, что она выживет. В тот незабвенный миг, когда он увидел, как её рука ищет опоры в пустоте, он уже знал, что потерял её — знал задолго до того, как услышал крик, как увидел искорёженное тело на тротуаре, как ему сказали, что она умерла. Теперь он в этом просто убедился.