— Это?! — воскликнул он. — Это пустяки. Подходи ближе с мечом, который я дал тебе, и мы решим этот спор раз и навсегда. Идет?
Люций склонил голову набок, взглянул в пылающие бешенством глаза примарха и осознал истину — незыблемую и неизбежную.
Фулгрим, несмотря на свои раны, убьет его.
А Люций еще не был готов умирать.
Он еще обдумывал свои шансы, когда за спиной Фулгрима поднялся Каэсорон, и силовой кулак обрушился на череп примарха. Мощный удар, способный раздробить в кровавую кашу череп любого другого противника, бросил Фулгрима на пол. Фениксиец тряхнул головой, и его окровавленный оскал напомнил Люцию изображение смерти, увиденное им в развалинах Исстваана V.
Фулгрим еще пытался встать на ноги, когда Марий Вайросеан, приставив дуло акустической пушки к его шее, выпустил залп пронзительных звуков, наполнивший галерею шумом и вызвавший новое кровотечение из ушей воинов. Люций вскрикнул он боли, а Фулгрим, закатив глаза, издал стон, в котором явно звучало исступленное наслаждение.
Меч выпал из руки примарха и с глухим стуком опустился на треснувшие плиты. Люций, подняв голову, старался прогнать ослепительные разноцветные пятна, плясавшие перед глазами, и избавиться от звона тысяч колоколов в ушах. Он стоял в нескольких метрах от Вайросеана и даже представить себе не мог, какой эффект выстрел акустической пушки произвел на примарха.
Оставшиеся в живых капитаны поднялись и образовали кольцо оглушенных воинов вокруг поверженного божества. В этой беспримерной схватке воины легиона выступили против своего примарха, и теперь сознавали чудовищность совершенного.
Люций не мог разобраться в собственных чувствах. Он избежал дуэли с Фулгримом, дуэли, которую, как он ощущал всем существом, должен был проиграть. Но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что еще представится шанс скрестить клинок с чужеродным оружием примарха и при этом остаться в живых, чтобы рассказывать о поединке.
Люций обвел взглядом товарищей. Но никто не ответил ему тем же, не в силах отвести глаз от упавшего Фулгрима. Калим истекал кровью, сочившейся из многочисленных трещин в броне, а нагрудник Калима был так сильно вдавлен ударом, что его костяной щит наверняка раскололся вдребезги. Абранкс, опустившись на колени рядом с Гелитоном, держал в руках обломки его челюсти. Разверстый рот Вайросеана в торжествующей гримасе раскрылся еще шире, а Юлий Каэсорон посматривал на свой кулак, словно не в силах поверить, что в гневе поднял руку на Фулгрима.
Никто не произнес ни слова. Никто не знал, что сказать.
Они с оружием в руках выступили против своего примарха и наслаждались этим.
Молчание нарушил апотекарий Фабий.
— Глупцы! — послышался безжизненный шипящий голос апотекария. — Вы будете стоять тут, словно вытащенные из воды рыбы, и смотреть, пока он не очнется!
Фабий развернулся и направился к арочному входу в свой некрополь, посвященный тайнам хирургии. Шагнув в сумрак перед самым спуском, он снова обернулся к капитанам легиона.
— Несите его вниз, — скомандовал Фабий. — Нам еще многое предстоит сделать.
— Что именно ты собираешься сделать, апотекарий? — спросил Каэсорон.
— Я намерен изгнать существо, укравшее тело примарха.
— Как? — полюбопытствовал Люций.
— Любыми доступными методами, — с отвратительной ухмылкой ответил Фабий.
12
Это было самое ужасное зрелище, какое он когда-либо видел.
Это было самое грандиозное зрелище, какое он когда-либо видел.
Фулгрим, Фениксиец, повелитель Детей Императора, командир Третьего легиона, связанный, обездвиженный химическими препаратами, обнаженный, лежал на холодной стальной раме хирургического стола, словно подготовленный для анатомирования труп. Его руки и ноги были разведены в стороны, будто у витрувианского человека с рисунка древнего мастера.
Взгляд Люция скользил по бледному телу Фулгрима, по крепкой алебастровой плоти, испещренной паутиной хирургических шрамов и швов; по затвердевшим рубцам, свидетельствующим о непостижимых процедурах и неописуемых экспериментах.
Восхитительное ощущение этой измены, удивительное впечатление ужаснейшего из всех предательств, следовало сохранить, словно бесценное сокровище. Но, несмотря на то, что в душе он считал их поступок предательством, разве изгнание существа, завладевшего личностью их повелителя, не было ярчайшим проявлением их преданности?
Фабий сновал вокруг лежащего примарха и втыкал в его руки и грудь иглы толщиной с мизинец Люция. Гудящие аппараты подавали сильнейшее снотворное и релаксанты, способные обездвижить самого крупного из орков. Блестящие серебристые провода от работающего генератора тянулись к вискам и паху, ко всем точкам, где боль ощущается сильнее всего.