Не обращая внимание на очевидную красоту оружия, Феррус сразу же увидел его потенциал меча, но решил быть грубым, вместо того, чтобы похвалить мастерство брата.
— Зачем ему нужно такое украшение? Смогу ли убивать своих врагов лучше благодаря нему? — На его лице появилась ухмылка, которой Феррус, оглядываясь назад, не гордился.
Вулкан и бровью не повел.
— Это превосходное оружие — признал он. — Когда я обнажаю меч, я хочу, чтобы мои враги знали, что они встретились с оружием короля-воина, направляемым его рукой.
— В таком случае тебе следует скорее орудовать молотом для творения, чем клинком для разрушения?
В ответ Вулкан улыбнулся, и этот жест был теплым, как жар лавы.
— Ноктюрнцы прагматичны, мой брат. Пока война необходима, я буду сражаться, но надеюсь, что однажды отложу свой меч. — Его глаза вспыхнули огнем. — До того момента я буду поддерживать свой смертоносный клинок наточенным.
Феррус кивнул и спрятал в ножны клинок, прицепив его к оружейному поясу.
— Мне может понадобиться нож, — весело сказал он, и прикоснулся серебряной рукой к бритому черепу, — когда рабы не побреют достаточно коротко.
Они засмеялись, Горгон хрипло и грубо, Дракон зычно и радушно, разделив редкий момент легкомыслия, пока крестовый поход не развел их по разным путям. До Один-Пять-Четыре Четыре.
Воспоминание о том дне исчезло в отражающем металле клинка.
Феррус назвал его Дракен в честь своего брата. Сейчас он нуждался в его остроте и был рад мечу.
Также как и в галерее мавзолея стены бойни были из полированного обсидиана. Их зеркальная чернота тянулась в бесконечность. В ней отражались головы, но в мире-двойнике они были покрыты плотью. Разорванные артерии пульсировали, извергая кровь. Она забрызгала его брови, все еще теплая и живая. Рана была свежей и пылала на шее настоящего Ферруса, который боролся с отвращением от спектакля, представленного в темном стекле. Отсеченные окровавленные головы смеялись, все до единой. Они смеялись над ним.
— Идиот!
— Слабак!
— Ненужный сын!
Это последнее оскорбление застряло в его горле. Феррус был выдающейся личностью, а на Медузе королем королей. Никто не мог сравниться с ним. Но когда появился отец и привел его к семнадцати выдающимся братьям, он понял свое место. В отличие от Вулкана, который принял свое положение охотно и смиренно, Феррус был недоволен. Разве он не ровня своим братьям? Когда встретишься со славой Гора, великолепием Сангвиния или даже упрямой твердостью Рогала Дорна, легко поверить, что некоторые сыновья будут ждать в стороне, пока несколько избранных осуществят великий план отца для галактики.
Феррус жаждал этого света для себя, хотел быть равным. Он не был тщеславным; он просто хотел быть признанным. Вся его жизнь до этого самого момента прошла в поиске силы. Он не мог поверить, что все сделанное было второстепенно. Феррус не мог поверить, что его отец вывел его из одной тени только для того, чтобы ввести в другую.
Ты будешь гордиться мной, отец. Я докажу свою значимость.
— Давай же! — заревел он, но вызов остался без ответа. Тварь прыгнет на него из теней и убьет тысячей укусов.
Бесславная смерть.
Феррус не примет ее.
Но тварь была быстрой. Примарх должен был нанести удар, а бросаясь на едва уловимые образы, он не добьется победы. Она хотела извести его, заставить ослабить защиту и открыться, чтобы потом нанести смертельную рану.
Он заметил уголком глаза неожиданное движение и проследил за ним, держа меч в оборонительной позиции — плашмя и отведенным от себя.
Было сложно удержаться от применения силы; вся его жизнь заключалась в этом.
Ярость гремела в ушах, как перезвон колоколов. Он сосредоточился, и гул уменьшился до приглушенного грохота. Тварь была близко, хотя и не выдавала своего присутствия. У Ферруса было ощущение, словно он каким-то образом был связан с ней, возможно из-за укуса и порчи ее яда. Он хотел причинить ей боль за это, сравнять счет, а затем уничтожить. Поток внутреннего гнева метнулся к границам его сознания, почти перейдя от мысли к действию.
Он вспомнил кузню и утешение, которое получал при обработке металла. Единственный бальзам для его ярости, единственная вещь, которая могла успокоить его неистовый гнев. Несмотря на него, Феррус проявил терпение, даже если иногда испытывал ощущение, что хватается за дым. В отличие от Вулкана терпение не давалось ему легко. Оно было первым уроком для всех кузнецов. При закале нельзя было торопиться, металлу нужно время, ему необходимо ждать, пока он не будет готов; как и Феррусу.
Он увидел лежащий на земле Сокрушитель Наковален, но подавил желание схватить его. Этого хотела тварь. Она ждала, что Горгон подойдет к нему.
Меча Вулкана было более чем достаточно. Он верил в мастерство брата.
Он должен был сказать ему об этом.
Феррус закрыл глаза и прислушался. Он услышал тихий и скрежещущий повтор, почти приглушенный окружающим шумом. Шипение змея.
А теперь я расставлю сети…
Не видя, он был уязвим.
Поэтому он опустил меч, позволил руке повиснуть вдоль тела.
Он прислушался, позволив сердцу успокоиться.
Какофония мертвых притихла, голос змея стал громче, и Феррус различил два слова.
Ангел…
Одна лишь мысль о словах вызывала боль, словно они несли силу вне своего буквального значения.
Экстерминатус…
Слова были скрыты в многократно повторяющемся шепоте твари, в высоте тона и модуляции, как тайная нота в идеальной симфонии виртуоза.
Они ничего не значили для него, тем не менее, он чувствовал силу их значимости, как будто слова обрели физическую форму.
— И небеса пылали его сияющей красотой… — Слова пришли к Феррусу незваными, словно принадлежали другому, у которого не было силы произнести их.
Здесь было нечто темное, какое-то зло вторглось в подземелье, с которым был связан Феррус. Он задумался над тем, понимали ли это его пленители.
Размышлять об этом не было ни времени, ни смысла.
Затаив дыхание, Феррус услышал скрип металла, который предвещал нападение твари, Доверившись инстинкту, он ждал, пока змей не оказался совсем рядом, и тогда нанес удар. Меч рассек чешуйчатую плоть.
Глаза Ферруса резко открылись, как бронированные визоры, и он снова ударил. Наградой был рев боли. Когда он выдернул Дракен из теней, его лезвие было покрыто пролитой кровью. Это была не кровь, но зловонная жидкость пурпурного цвета, прилипшая к мечу.
Он ранил тварь. Ее шепот, наполненный гневом и болью, стал громче. Скрип металлической чешуи о камни стих — чудовище отступило в темноту. Феррус несколько минут не двигался, прислушиваясь, не вернулась ли тварь. Рана в руке пульсировала зловонной энергией, а серебряный блеск почти полностью выгорел, оставив после себя окровавленную и наполненную болью конечность. Спрятав спату в ножны, примарх наклонился, и его пальцы сомкнулись вокруг рукояти Сокрушителя Наковален, словно оружие и его хозяин разыскали друг друга. Никогда его молот не ощущался таким тяжелым и громоздким.
— Плоть слаба… — пробормотал он и проклял свое бессилие усмирить силы, которые сговорились против него.
К нему вернулось воспоминание о фразе, скрытой в голосе змея.
Ангел Экстерминатус.
Также как и смысл злодеяния, которое она несла. Чье-то другое сознание вложило слова в его разум. В отличие от большей части этого кристаллического лабиринта, они не ощущались как предупреждение. Это было обещание, пророчество.
Феррус был слишком слаб, чтобы разгадать его. Его лоб покрыл лихорадочный пот, когда он, пошатываясь, преодолел последние метры бойни и двинулся туда, где его ждали новые ужасы. После исчезновения змея, висящие черепа перестали говорить и снова стали мертвыми. Ветер стих, и они также перестели вращаться, от чего стало легче избегать прикосновения к ним. Даже их черты стали менее похожими на его, а вид не таким устрашающим. Теперь Ферруса влекла единственная мысль. Как медузанская сухопутная акула он продолжал идти. Остановиться значило умереть.