Может быть, его поведение на допросе не идеально. Отец Андроник не держался в молчании или обличении безбожников подобно древним мученикам, не издевался над религиозной безграмотностью следователей подобно святителю Афанасию (Сахарову). Такой крепости у него не было, его характер от природы был мягче, слабее. Однако никаких грехов против веры он не совершил, несмотря на нечеловеческое давление. Кроме того, нужно помнить, что известен отец Андроник как прозорливый старец периода Глинской пустыни и после нее, а не как мученик, и прославляется он в лике преподобных старцев Глинских, а не в лике новомучеников и исповедников Российских. Если и были какие-то погрешности в его поведении на допросах, то они с лихвой искуплены его подвижнической жизнью в лагере и служением в Глинской и в Тбилиси после лагеря. Может быть, таковые послужили одним из новых оснований глубокого смирения и покаяния старца в последующей жизни. Но, на наш взгляд, поведение отца Андроника на допросах непредосудительно.
Как бы то ни было, 14 мая 1940 года иеросхимонах Андроник был осужден за «участие в антисоветской группе» и направлен в Северо-Восточный ИТЛ (Севвостлаг) Магаданской области (знаменитая Колыма) на пять лет, считая со дня ареста. Ехал этапом до Владивостока, затем по морю на пароходе «Джурма» — через Японское и Охотское моря до Магадана. На пароходе плыл около месяца. Заключенные сидели в трюмах, на палубу никого не выпускали. Всю дорогу отец Андроник помогал больным. Сохранилось стихотворение поэта Александра Солодовникова, отбывавшего заключение на Колыме с 1940 по 1946 год, «Старец Андроник», об этом периоде жизни старца:
Прибыв в порт Магадана, стали выходить на палубу. От чистого, свежего воздуха многие не могли стоять на ногах — падали, а отец Андроник держался крепко. Затем он прибыл на место назначения, в Севвостлаг.
Этот лагерь организован примерно в одно время с Сиблагом, в 1932 году, в рамках той же линии создания ряда крупных лагерей производственного назначения. Здесь заключенные занимались поиском и добычей золота, олова, вольфрама, строительством дорог, зданий и другими работами.
Жизнь в колымских лагерях была на грани человеческих возможностей. От непосильного ручного труда в условиях вечной мерзлоты многие умирали. Орудием труда были тачка, кайло, лом, лопата. Если добываемая порода залегала глубоко, то грунт взрывали. Жили в сырых, плохо отапливаемых бараках, одежда почти не просыхала, работали по двенадцать часов и более. На день давали семьсот пятьдесят — девятьсот граммов черного хлеба и суп-баланду три раза в день, двести граммов каши, чай с сахаром и сто граммов селедки. Рацион почти не менялся. Если норма выработки перевыполнялась, добавляли к пайке сто граммов хлеба или каши. Если не выполнялась — норму хлеба урезали. От недостатка питания, истощения и болезней люди слабели и умирали. Особенно много умирало от «болтушки» — муки, размешанной в сырой воде, которую выдавали, не успевая выпекать хлеб. Чтобы хоть немного отдохнуть от невыносимой каторжной работы и отоспаться, многие заключенные сами себя калечили, некоторые ели мыло, чтобы умереть. После расследования подобного случая пострадавшему удваивали срок. Для надзирателей человеческая жизнь ничего не значила — часто убивали заключенных намеренно, инсценируя побег, чтобы получить награду за бдительность.