Он ненавидел всех. Эту курицу, возомнившую о себе невесть что. Ее нескончаемую, нелепую болтовню. Ее надменный голос, которым она рассказывала о совершенно бесполезном предмете, который никогда и никому еще не пригодился во взрослой жизни. При этом считала своим долгом привлечь к себе максимум внимания. Видимо, осознавая, что только так может добиться хоть какой-то власти в мире, где уважения к ней — ноль.
Обычная глупая неудачница, вся власть которой — послушание и тишина в классе. Она пыжилась и вещала на класс таких же неудачников.
Все знали, что Рахайеш — ссылка для бездарностей. Сюда отправляют тех, в ком отчаялись обнаружить хоть каплю дара. И очень корректно назвали это «особой программой». Такой же бесполезной, бессмысленной, как и вся жизнь собравшихся здесь. Бездарностей.
Все ученики это тоже чувствовали, точнее, хорошо понимали — что за порогом школы их ждет отнюдь не блистательная карьера. Не открытая дорога в Имперскую академию.
И сейчас они в этом закрытом микромире, в этой крохотной иерархии пытались отвоевать хоть какую-то толику абсолютной власти. Хотя бы над теми, кто не может ответить силой или у кого недостаточно прав, чтобы перечить старшим.
От этого осознания внезапно стало противно до тошноты. До желания выблевать прямо на парту сотни железных иголок, воткнувшихся в желудок.
Луг еле сдерживался, то и дело косясь на дверь. Что будет, если он просто вскочит с места и убежит? Хотя бы в туалет, чтобы не опозориться на глазах у класса? Что сделает эта напыщенная мерзавка, продолжающая трещать об устройстве друидских общин? Где бездарностям все равно не дадут жить… чтобы не портили генетическую статистику.
Дверь была рядом. До нее — всего четыре длинных шага. Несколько секунд.
Кто его остановит? Грозный окрик? Заставит застыть безмолвным соляным столбом до конца урока?
Если он сейчас убежит, что с ним будет, выгонят? Нет. Никуда они не денутся. Они не имеют права его выгонять, только потому что он захотел в туалет, а его не отпустили. Не посмеют. Он пройдет ментальную проверку и покажет свои воспоминания — даже если это будет стоить ему еще одной боли. Но он покажет этой суке…
Луг напрягся еще сильнее. Незаметно стащил со стола тетрадь и сунул ее в рюкзак. Учительница продолжала вещать, не замечая приготовлений к побегу. Она вообще уже ничего не замечала, полностью растворившись в своей болтовне.
И несколько секунд — от парты до двери пролетели так, как будто слились в одно мгновение. Дверь хлопнула, и в лицо Луга дохнул холодный воздух открытого коридорного окна.
Он побежал. Иглы под кожей раскалялись, причиняя уже совсем невыносимую боль. Но он продолжал бежать, как можно дальше от догоняющего его крика…
Триединая империя, Альварские горы
Особняк семьи Коннор
Виктор проснулся среди ночи, ощущая, как волосы шевелятся на голове.
Он снова не мог спать, возвращаясь в тот же кошмар, который видел в больнице. Он снова видел надменное, улыбающееся лицо доктора Коди, который снова и снова задавал вопрос: «Ну и что ты мне сделаешь, Коннор?»
Он вскакивал с кровати и падал на пол, скрючиваясь от нестерпимой боли. Тех людей, которые умирали на больничных койках. Он хорошо понимал, почему ощущает все это. От трех до восемнадцати дней агонии — именно так убивал черный лотос. Он все еще чувствовал тех, кто остался там, в Джалане… Тех, кто продолжал мучительно умирать.
Настенные часы сообщили, что сейчас только шесть утра.
Виктор пошел на кухню, решив, что пытаться снова уснуть — затея бесполезная. Прислуга придет только через час, готовить завтрак, поэтому задачу под названием «найди в этом доме кофе и сахар» пришлось решать самостоятельно, обшаривая полки с бесконечными банками, мешочками и емкостями. Пока не дошло, что на альварской территории, где царит матриархат, нужно иногда отключать логику. И кофе тут же нашелся. В морозилке. Что он там делал, Виктор объяснять даже не пытался. Главное, это можно было налить в чашку и пойти в сад.
На улице заметно похолодало. Осень в горах была совсем не такой мягкой, как на побережье Южного моря. Поэтому пришлось вернуться в комнату за теплой курткой, а заодно взять хотя бы газету. Ну а чем еще заняться?
Виктор снова ощутил укол тоски: он впервые не знал, куда себя деть. Сколько лет он не задумывался об этом? Бесконечные годы учебы и выматывающих тренировок. В горах, потом в Северной общине. Военная академия, где понятия «выходные» и «каникулы» не существовало за крайне редкими исключениями. И работа, на которой он рвал жилы, не чураясь лишних дежурств. Он не мог вспомнить ни дня, когда просыпался не с мыслью быстро умыться, позавтракать и успеть сделать за день все, что было запланировано.