Виктор докурил, положил трубку на стол и долил в стакан остатки коньяка. Сегодня был удивительно теплый день, поэтому уходить из беседки не хотелось. А запах шалфея и поздних осенних цветов в палисаднике особенно располагали к тому, чтобы расслабиться и уснуть прямо на свежем воздухе.
— Что с ним?
Свет. Озабоченное лицо матери, а затем — седовласого друида.
— Горячка. Сколько уже длится это состояние?
— Неделю. Епископ, что происходит?
Вспышки света. Виктор словно видел себя со стороны. Худого смуглого подростка, лежащего на больничной кровати. Стены периодически расплывались в смазанное пятно. Свет пропадал и снова загорался. Фразы доносились обрывками.
Мама плакала. Через жуткую боль он чувствовал ее страх. Панику. Отчаяние.
— Синестезия, — что-то холодное прикоснулось ко лбу. Ладонь друида. — Он не может выйти из лимба. Помнит все, что там случилось. И все еще чувствует ее боль. Я хотя бы вовремя его отцепил. Иначе…
— Иначе что? — мама. Страх.
— Он бы умер вместе с ней, когда ее сердце остановилось.
— Ахасо! — мама вскочила с места и вцепилась в руку друида. — Сделай что-нибудь, не стой здесь столбом!
— Прекрати истерику. Я его заберу.
— Никуда ты никого не заберешь. Мы с Эдвардом отвечаем за него, а не ты.
— Здесь очень сильный фон, он не выдержит. Он не может пока это контролировать, ты сама все видишь.
— Я вижу, что ему больно!
— Нора, мне ты тоже делаешь больно. Перестань. Я о нем позабочусь.
— Ты? Я тебе не то что сына, я тебе мышь дохлую не отдам! После того, как ты…
— А ты думаешь, меня спрашивали? — Ахасо перешел на крик. А затем внезапно замолчал и глубоко вздохнул. — Тебя устроит, если я отвезу его в Северную общину? Это не настолько и далеко отсюда.
— Мне плевать! Он с тобой никуда не поедет! Ты его предал!
— Ну хорошо… Я позвоню Киму.
— Я поеду с ним.
— Собирайся.
Снова седобородый друид. Но уже другой. Его эмоции никак не удавалось считать.
— Виктор, ответь мне.
— Он перестал говорить, — снова голос матери. И боль. Его собственная. Или чья?.. Мама берет его за руку. — Он меня слышит, иногда приходит в сознание, смотрит… но больше не говорит. Ким.
— Есть только один способ. И не факт, что он сработает. Если бы Люциус был…
— Что?
— Ничего. Он бы справился. А я так не смогу, — друид помолчал. — Прости…
— Что ты предлагаешь? — усталость. Отчаяние. Надежда.
— Ментальное воздействие. Придется стереть его память.
— Всю? — ужас. Неприятие.
— Нет. Только то, что связано… с этой девочкой. Как давно они познакомились?
— Не знаю. Года два? Да, в старшей школе.
— Значит, два года. Он не будет их помнить. Ничего.
— Ничего не знает, ничего не помнит. И ничего не говорит.
— Ты не виновата, Нора. Такое случается в горах.
— Тебе прекрасно известно, почему это случается! — злость. Ярость. — Он мог погибнуть! Тагир совсем?..
— Нора, он жив. Успокойся. И не надо бросаться лишними словами.
Мама замолкает и очень крепко держит за руку.
Кабинет, насквозь пропахший травами, настойками и спиртом. От этого запаха тошнило.
Ким и еще один друид.
— В какие моменты ты начинаешь заикаться? — Ким ощупывал его обнаженную грудь, как будто пытался прислушаться к чему-то внутри.
— Когда я разговариваю один на один с девушкой… и она мне нравится. И еще когда очень сильно нервничаю.
— Какие еще проблемы?
— Мигрень. Если кто-то рядом страдает.
— Ну это типичная реакция твоей друидской крови на насилие.
— Чем тебя кормили в горах? — внезапно спросил Ахасо.
— Простите?
— Что ты ел, когда жил в горах?
— Все, — Виктор удивился этому вопросу.
— Идиоты, — прошептал Ахасо. — Он же полукровка. Двойной дар. Можно было догадаться…
— Нет. Они альвы. И им никто не догадался сказать, — покачал головой Ким и почему-то очень недобро посмотрел на своего коллегу. А тот опустил глаза. — Ты знаешь, чья это ошибка. И забывчивость. Даже не допущение, это преступление. Не перекладывай ответственность на других.
— Они могли спросить…
— Ты мог сказать. Конечно, развилась синестезия. Тем более, на таком… фоне.
— Патриарх…
— В общем, плохая новость, — перебил Ким, обращаясь уже к Виктору. — Ты всегда будешь так реагировать на насилие. Головной болью. С этим тебе придется смириться. Это раз.