Перед ним сидел пожилой альв. И барабанил пальцами по каменному столу, хмурясь и размышляя.
— Откуда ты обо мне узнал?
— В книжке прочитал.
— В каких, интересно, книжках написано, что я умею такое вытворять?
— В тех, где говорится, что это вы изготовили «солнце и звезды».
— А в этих книжках не говорится, как со мной за это расплатились? — очень вкрадчиво спросил старик.
— Учитывая, что о вас ничего не слышно уже лет десять, вы не появляетесь на советах лордов, но все еще числитесь таковым… с вами расплатились почетной ссылкой. Без объявления причин. Могу предположить, что вы сделали что-то такое, что очень не понравилось императору. Только это что-то нельзя озвучить. И нельзя торжественно лишить вас всех регалий, — он помолчал, ожидая ответной реплики. Не дождался и продолжил. — Вы все еще преподаете, значит, не были объявлены преступником. Однако того, что вы сделали, было достаточно, чтобы оказаться запертым в горах. И сменить сферу изысканий. Значит, ваш дар был заблокирован. Хотите, чтобы я догадался или докопался до правды? Какой вариант вам больше нравится, магистр?
— Есть только один способ скрыть твою болезнь, — старик встал, сдвинул Виктора на свое кресло, а сам начал расхаживать по кабинету. — Нефритовый композит. Только проверять вас будут, в том числе, на наличие посторонних артефактов. Заставят снять любые украшения. Но мы поступим хитрее. Композитную нить можно вшить под кожу. И немного замаскировать. Никто ничего не поймет, если от того места, куда я его впаяю, будет фонить очень сильным, но разрешенным арканом. Например, аламкарой. Остается самая малость — найти того человека, который сможет тебя разрисовать.
Виктор смотрел на себя в зеркало. Его грудь и плечи теперь украшала крупная замысловатая татуировка. Нора сидела рядом на диване и пила какой-то отвар. Ее черная кожа посерела и словно состарилась.
— Это скоро пройдет, — успокоил де Зирт. — Обычное побочное явление.
— Я знаю, — отмахнулась Нора. — Думаешь, не озаботилась выяснить, на что я соглашаюсь? И цена вопроса мне тоже известна. Ты мне скажи, это хотя бы сработает?
— Вот и узнаем.
Первый день учебы. И огромная аудитория, в которой поместилось бы несколько сотен человек. По перешептываниям за партами Виктор понял, что лекция будет «общей» — для нескольких потоков сразу. Причем, с первого, второго и даже третьего курса.
Потому что предмет — новый, прикладная экономика. Ввели только в этом году и сделали общеобязательным для всех. Так что, сегодня за партами будут и аналитики, и боевики, медики, и юристы.
Наблюдать за эманациями было любопытно: первокурсников такое положение дел нервировало тем, что на них смотрели свысока и пренебрежительно отсаживались в правое «крыло» полукруглого аудиторного зала. Третьекурсников, судя по коллективному фону, бесило соседство с «малышней».
В общем, этой странной инновации не рад был никто. А преподаватель — лысеющий, клювоносый, похожий на потрепанного петуха — и вовсе еле сдерживал скрытую ярость. Потому что это было раннее утро, и так уж вышло, что первый учебный день был понедельником, идущим сразу за выходными, когда вся страна гуляла на празднике урожая.
В общем, до Академии доползли не все. Судя по проплешинам между партами, хорошо, если набралась половина студентов. А завтра-послезавтра эта самая половина дружно явится со справками от всевозможных докторов и семейных друидов… ага.
Преподаватель окинул мрачным взглядом парты, постучал по кафедре, призывая к тишине, и принялся взглядом выискивать жертву, на которую обрушится вся его обида за невнимание к предмету.
Виктор пожалел, что додумался сесть поближе к кафедре. Не хотел прислушиваться к каждому слову.
— Всем добрый день, студенты. Меня зовут магистр Юстин, я буду вести у вас прикладную экономику… Так, — взгляд магистра устремился на открывшуюся дверь, через которую в аудиторию бочком просунулся очень высокий скуластый блондин. — Первая пара — хороший повод для опоздания? Что вы по стеночке-то ползете? Ролевая игра в инсектофауну или пытаетесь сойти за невидимку?
Виктор ощутил поток холодной ненависти, исходящей от преподавателя в сторону вошедшего.
— Прошу прощения, — улыбнулся опоздавший. От него сквозило равнодушием и даже в какой-то мере пренебрежением.