- На днях мне приснился отец и...
Но никто не обратил на меня никакого внимания. Несколько разочарованный, я собрался с силами и снова открыл рот, чтобы продолжить:
- Я много думал в эти дни о делах, вертел так и этак и...
- Мне не нравится паэлья, я ее не люблю, – встряла крошка-племянница Амели́. Кстати, сестра дала ей это имя в честь фильма. Ей даже пришлось поругаться со служащей в отделе регистрации, которая, вполне логично, стремилась записать племянницу как Амелию, но Нурии удалось добиться своего, хотя никто из наших родственников не имеет ничего общего ни с Францией, ни с кинематографом.
- Как это не любишь паэлью? Ах какая замечательная паэлья, пальчики оближешь. Паэлью любят все испанцы. Паэлья – это достояние человечества. Она нравится даже каталанцам, – вмешался вышеупомянутый Хорхе, имевший весьма своеобразное чувство юмора. По-видимому, его отношения с моей сестрой находились в фазе гиперсексуальной суперактивности, и он просто хотел порадовать и осчастливить других настолько, насколько был счастлив сам.
- А мне не нравится, – упорствовала племянница.
- Съешь, как миленькая, – отрезала сестра, – и перестань трогать собаку.
- Не буду, – возразила девчушка, – и, между прочим, мама, у собаки есть имя, его зовут Паркер.
- Висенте, положи ей паэлью, – приказала сестра.
- Если она сказала, что не хочет паэлью, я могу приготовить что-то другое, – предложил я.
- Никакого другого, если есть паэлья, значит, съест паэлью. Перестань тискать собаку! – заорала сестра.
- А я не хочу- у-у, – упрямо тянула племяшка Амели. – Па-а-аркер, краса-авчик, милашка-Паркер...
- Будет паэлья, ясно? Паэлья. – Сразу видно, что сексуальная активность не возымела столь положительный эффект на настроение Нурии, в отличие от ее возлюбленного.
- В самом деле, Нурия, мне это не трудно. Подогрею что-нибудь. Амели, ты любишь омлет? Есть также вчерашние котлетки. С кетчупом – объедение, – предложил я племяннице, которая прижималась личиком к собачьим ушам, все больше сияя от счастья.
- Ей нравится только паэлья, какую готовит ее отец, – уточнил Серхио, мой старший племянник.
Так вот в чем могла крыться истинная причина полного нежелания племянницы есть рис и внезапная одержимость ее матери, моей сестры, с которой она его проглотила. Это из-за дочери на Нурию накатывает умопомрачение, которое можно оправдать лишь тем, что девочка как две капли воды похожа на своего отца, которого Нурия не может даже видеть. Она ненавидит его так же страстно, как некогда обожала.
Нурия находится с бывшим мужем на ножах; они целыми днями ругаются из-за опеки, алиментов и машины, которая оформлена на сестру, а пользуется ею он. В конце концов, это беда всех разведенных, но сестра, порой, путает дочь со своим бывшим и начинает спорить с ней, настаивая на вещах, не относящихся к делу, например, на паэлье или проявлении ее нежности к собаке.
Итак, мы начинаем есть желтый рис в молчании. Кто знает, какой еще новый конфликт может возникнуть между Нурией и ее шестилетней дочерью? Тогда в течение следующих пятнадцати дней мне может не представиться снова возможности все рассказать, так что я набрался храбрости и выпалил то, что хотел:
- Я уже говорил вам, что хорошо подумал, и теперь хочу купить у мамы магазин.
Я следовал своему плану, этой территориальной перестройке, продиктованной обстоятельствами, которая, с моей точки зрения, никому не приносила вреда: купить магазин, стать предпринимателем, быть единственным ответственным лицом, внести кое-какие перемены, касающиеся торговли, и, начиная с этого момента, также начать подыскивать себе квартиру, и, возможно, в самый короткий срок переехать. Ничего другого не оставалось.
Минуту мама смотрела на меня. Нурия помимо воли продолжала есть. Она всегда ест, когда у нее бурлит кровь. Зная, какие неудержимо-яростные фантазии бушуют сейчас в ее голове, в которых мы с ее бывшим мужем являемся жертвами, я подложил ей побольше риса.
- Хотите еще немного? – предложил Хорхе, чтобы охладить накал страстей.
- Нет, спасибо, – ответила ему мама. – Что ты сказал? – этот вопрос она адресовала уже мне.
- Мама, я сказал, поскольку ты со своим плечом все равно... у меня есть кое-какие мысли по поводу магазина, которые мне хотелось бы осуществить... Кое-какие перемены, и я предпочитаю взяться за них сам. Я могу купить у тебя твою долю. Я уже посмотрел свои сбережения в банке.
- И мою, я говорю, мою долю ты тоже купишь, – выпалила Нурия, отрывая голову креветке.
- Хорошо, твоя... – начал было отвечать я сестре, но мама резко меня оборвала.
- Моя доля больше вашей, кроме того у меня треть наследства в свободном распоряжении.
- Да, мама, поэтому я объяснял Нурии, что ее часть...
- И будет так, как я захочу, – перебила меня мама.
- Да, конечно. Я считаю, идея была бы недурна, потому и предложил ее. Ты можешь пойти на пенсию, мы избавились бы от твоего пенсионного фонда, выгадали бы кое-какие деньжонки и…
Мама снова оборвала меня.
- Стало быть, ты уже все распланировал.
- Да, – несколько смущенно ответил я. Я представлял себе, что мое занятие делами было бы
любезной услугой с моей стороны, проявлением моей зрелости и ответственности.
- И сколько ты нам дашь? – живо поинтересовалась Нурия, не дав мне договорить и даже оставив
на время креветок. Перспектива появления денег в ее кошельке заставила ее забыть об огорчительных неурядицах с ее бывшим. Сейчас она ласково поглаживала Паркера и сделала нечто окончательно и бесповортно запретное – дала псу цыплячье крылышко со своей тарелки. Это не метод воспитания собаки, но я ничего не сказал ей, потому что тема сегодняшнего разговора – отнюдь не обучение моего пса.
- Значит, по-твоему, я должна отправляться на пенсию.
- Нет, ма, это совсем не так, – сейчас наступало самое худшее. – Я только хочу, чтобы тебе жилось
спокойно и удобно, хочу обеспечить твое будущее. Я не знаю, но, по-моему, тащить на себе такой магазин тебе уже слишком тяжело. Ты устала. Я хочу сказать…
Она не дала мне продолжить.
- Избавиться от меня, вот чего ты хочешь.
- Так о какой сумме, хотя бы приблизительно, мы говорим? – сестра талдычит о своем. – У меня
тут мысль. На эти деньги я куплю машину Даниэлю. – Даниэль это как раз тот самый бывший, которого она ненавидит. С Луисом, еще одним бывшим, вторым по счету, сестра, к счастью, чудесно ладит; он просто святой. С Эрнесто, самым первым, она не враждует, потому что он аргентинец, и половину времени живет там. – Мне нужна машина, на худой конец, подержанная.
- Мама… – обратился я к матери, стараясь направить разговор в действительно интересующее
меня русло, но Нурия не собиралась уступать главную роль.
- Десять тысяч евро? Сколько может стоить магазин? Двадцать тысяч? Сто тысяч?
Я не удостоил ее ответа, хотя игнорировать сестру было трудно, поскольку она продолжала
баловать Паркера, подкармливая его.
- Мам, помещение могло бы оставаться по-прежнему записанным на твое имя, я платил бы тебе за
аренду, а ко мне перешло бы владение магазином, потому что если ты думаешь…
- Это дело я должна обдумать, – изрекла мама.
Я замолчал. До этой минуты мне удавалось действовать по плану, составленному Бланкой. Нурия
воспользовалась моим молчанием, чтобы громко вопросить:
- Мне причитается такая же часть, как и ему, да, Хорхе?
Хорхе работает в какой-то посреднической фирме, и сестра уже хотела втянуть его в паучью сеть
хитросплетений, сотканных ее любовными отношениями, в которых все перемешалось и запуталось, ничем не заканчиваясь. Однако Хорхе был благоразумен, и, оценив увиденное, не стал марать себя, ввязываясь в дрязги, хотя все мы знали, что не присоединиться в такой момент к сестре подобно смерти, ибо позже однозначно разразится скандал. Нурия из тех людей, кто либо с нами, либо против нас.
Я решил пойти в контратаку – в конце концов, сестра не мать.
- По завещанию – да, Нурия, но я работаю там все время с того самого дня, как умер отец, в то
время как ты – нет. Это не одно и то же, – съязвил я. – И не подкармливай Паркера за столом!
- Что-то я не понимаю, – ответила она.
Сестра порядком мне надоела, я был сыт ею по горло. Вместо того чтобы помочь мне убедить