Пустое телеозерцо,
И снова всплывшее внезапно
Знакомой дикторши лицо
С программой длинною на завтра.
ПОЭЗИЯ
С громом разорвалась
Молния шаровая,
И оступился в грязь
Кто-то, спастись желая.
Всем повторял: — Живой!
Верить еще не смея.—
Прямо над головой
Ахнула над моею.
Но километрах в двух
Тоже присел прохожий:
— Аж захватило дух!
Я ее чуял кожей!..
Так, над землей трубя,
Грозного слова сила,
Кажется, лишь тебя,
Выделив, опалила.
«Ты судьбу, если хочешь, им смело вручи…»
Ты судьбу, если хочешь, им смело вручи —
Так всесильны они… Тем не менее
Умирают святые, умирают врачи,
Умирают бессмертные гении.
Только ты головою напрасно поник,
Я сейчас объясню тебе, грешному:
Не одна остается лишь память о них,—
Вера в них остается по-прежнему.
«Живые мертвых потеснили…»
Живые мертвых потеснили.
Живым курится сладкий дым.
В издательстве мне пояснили:
Не скоро мертвых издадим.
Живых так много нынче стало,
Их с планом трудно сочетать…
Но мертвым лучше — мертвых мало,
По пальцам можно сосчитать.
«Поскольку живем впопыхах…»
Поскольку живем впопыхах
В стремительном веке двадцатом,
Люблю я в статье о стихах
Сперва пробежать по цитатам.
И сразу картина встает,
И нету ее объективней,
Покуда в свой скромный черед
Не смыта лавиною ливней.
Однако, собою полны,
На этом общественном фоне
Не только поэты видны,
Но критики как на ладони.
НА ОБСУЖДЕНИИ
— Что ж вы сделали с милым Арбатом
С этой улицей, прежде живой?
В разуменье своем небогатом
Как же вы поступили с Москвой!
Что сказали бы дед или прадед
Вам, ступившим на пагубный путь?
Лучше улице имя утратить! —
Ведь его все же легче вернуть.
«Пенсионер союзного значения…»
Пенсионер союзного значения.
Он утром принимается за чтение
Газет. Но слабы старые глаза.
А тут еще правнучка-егоза.
Пенсионер союзного значения.
Над ним стоит неясное свечение
Былых волос или былых заслуг.
Он жалуется также и на слух.
БОРИС И ПАВЕЛ
Среди поэтов прочих —
Всяк видел, кто умен,—
Стоял короткий прочерк
Напротив их имен.
Знать, кто его поставил,
Подумал: навсегда.
И впрямь Борис и Павел
Исчезли без следа.
И слева тишь, и справа.
Прошел таежный пал.
Про них от Ярослава
Я только и слыхал.
Бедовые ребятки,
Закваска не слаба.
Сыграла с ними в прятки
Суровая судьба.
Их слов протяжный отзвук
Пропал вдали и стих…
Но в долгих зимах острых
Живым остался стих.
«Пчелы этой взяток…»
Пчелы этой взяток,
Печи этой хлеб…
«Позвольте, нельзя так.
Талант ваш нелеп».
Высокое небо,
Крутая стезя.
В таланте — все лепо,
Таланту — все льзя.
«Для писателей…»
Для писателей
Серьезных умных книг
Обязателен
Внезапный острый миг
Возвращения
К начальному добру,
Отвращения
К бумаге и перу.
ДОЧЬ ТРИФОНОВА
И после кратковременной заминки
Друзья, кто группкой, кто по одному,
Поехали — поминки не поминки,—
Но все-таки отправились к нему.
Еще не знали многие — до стона!
…Звонкам обычным не было числа.
Дочь, поднимая трубку телефона,
Всем говорила: — Мама умерла…
Ей было лет четырнадцать в ту пору,
И поражало сразу, что она,
Ища в отце привычную опору,
Была, возможно, более сильна.
Та детская пугающая сила,
Таящаяся в недрах естества,
С которою она произносила
Немыслимые, кажется, слова.
Сидели средь табачного угара,
Внезапных слез и пустяковых фраз,
И вздрагивал, как будто от удара,
Отец, ее услышав, каждый раз.
«Друзья его второй жены…»
Друзья его второй жены,
Смеющейся по-молодому,
В ее глазах отражены
И стать хотят друзьями дома.
Скажи мне, кто твой друг, а я
Скажу, кто ты… Он не был резок,
Но в грозных волнах бытия
Ему мешал такой привесок.
И сердцу были не нужны
Посередине лихолетий
Друзья его второй жены,
А в скором времени и третьей.
ЗАРОК
Нас учили лучшие умы —
И не заикаться,
Чтобы от тюрьмы да от сумы
В жизни зарекаться.
Впрочем, даже горькая беда
Может в бездну кануть.
Все-таки не все, не навсегда
Сохраняет память.
После встреч с тюрьмой или сумой
Можно разогнуться…
В старости со старостью самой
Нам не разминуться.
Станете такими же, как мы,
Доживя до срока…
Что там — от тюрьмы да от сумы,—
От того зарока!
ПОХОРОНЫ ПОЭТА