И сверстницы, чувствуя это,
Естественно и без труда,
Казалось, из целого света
Его выделяли тогда.
С годами он сделался желчен,
Но долго, пока не затих,
Всегда на молоденьких женщин
Смотрел как на сверстниц своих.
«Прибрежная песчаная дорога…»
Прибрежная песчаная дорога,
И в предвечернем вспыхнувшем луче
Та женщина, легка и длиннонога,
С купальным полотенцем на плече.
И с нею разговаривает чинно.
Возможно даже, не о пустяках,
Чуть лысоватый низенький мужчина
В ботинках на высоких каблуках.
«Догорал закат в окне…»
Догорал закат в окне.
Под горой топили печи.
Руки тихо, как во сне,
Опустил он ей на плечи.
Пара белых голубей
В мир, где дали необъятны,
Вылетела из своей
Полутемной голубятни.
Ах, он выпустил их сам,
Не желая лучшей доли, И —
рванулись к небесам,
Не сойдя с его ладони.
«Еще трава колола пятки…»
Еще трава колола пятки,—
С тех самых детских лет босых
Жизнь у него была в порядке,
Расчерчена — от сих до сих.
И вот в какое-то мгновенье
Увидел с ужасом, что вдруг
Жизнь вышла из повиновенья,
Как будто вырвалась из рук.
Электровозом от вокзала
Пошла, инерцию создав.
И управленье отказало,
И давит на плечи состав…
«Не такие уж простушки…»
Не такие уж простушки,
Не такие простаки —
Пели песни и частушки
У серебряной реки.
Но пока они резвились,
Посветлела эта высь.
Кудри русые развились,
Косы в лентах посеклись
ХОЗЯЙКА
Взбежал по ступенькам — и рядом
Едва лишь ступил на крыльцо,
Нещадно — как градом по грядам —
Побитое оспой лицо.
Но как залетевшая фраза
Из повести вовсе иной —
Два крупных внимательных глаза
Вбирали в себя глубиной.
Одни вот такие — на тыщи…
Смеркалось на дальней версте.
И зорко смотрели глазищи,
Что видеть должны в темноте.
«Возле черной насыпи — дорожка…»
Возле черной насыпи — дорожка
И базарчик, пусть не высших проб.
Где пучки душистого горошка.
Связанные ниткой как укроп.
Железнодорожная примета —
Утреннее, в соснах, полотно.
Проходило пасмурное лето.
Женщина сказала: — Холодно,—
В телогрейке с вылезшею ватой,
В августе, что близился к концу,
Тот букетик незамысловатый
Поднося задумчиво к лицу.
ОТЕЦ
Женился сын.— Ну, как невеста?
Я у отца спросил.— Жена? —
Поправил он. — Судить не место.
Ему, наверное, нужна…
Отцу еще немного было,
Но жизнь пошла наперекос.
Он жил в разводе и уныло
Мне отвечал на мой вопрос.
— Болею. Многие болеют.—
И с неожиданной тоской: —
Они меня не пожалеют! —
Сказал, потерянный такой.
СВЕКРОВЬ
Не щадя людского слуха,
Материлась почем зря
Одинокая старуха,
Про невестку говоря.
Отняла невестка сына,
Нужно думать, навсегда.
И какая у ей сила!—
Ни управы, ни суда.
…Болью искренней своею
Выделялась меж людьми.
Возмущались громко ею
Только женщины с детьми
ВДОВА
Есть вдовы, что все дни,
Пока теплынь в природе,
На кладбище они,
Как на огороде.
Цветочные горшки,
Лопата, банки, склянки.
Сажают корешки,
Хлопочут горожанки.
А эта — ничего.
Приедет через силу.
Любила! Но — его,
А не его могилу.
«Прошлое кануло в блеске…»
Прошлое кануло в блеске…
В жизни оставшись одни,
Лишь на последнем отрезке
Объединились они.
Где тут до страсти и пыла
В бликах дневных и ночных!
Собственно, все это было —
Только раздельно у них.
Но, словно в пору былую,—
В поздний густой снегопад
Движутся напропалую,
Вместе бредут наугад.
«Боже, как он исхудал!..»
Боже, как он исхудал!
А совсем еще недавно
Был он ладен, и удал,
И посмеивался славно.
Отчего он похудел?
Я смотрю: причина, где ты?
От своих сердечных дел?
От умышленной диеты?
От болезни роковой
Или только от испуга
Перед крышкой гробовой
И землею как из пуха?
«Ушли родные старики…»
Ушли родные старики,
И мы остались стариками.
Знать, жить им стало не с руки.
И вот я с этими строками.
Нет больше тех, кто старше нас,
Их нет и нет на белом свете.
Еще скажу вам в горький час:
Они давно уж были дети,—
И огорчали много раз,
И радовали в годы эти.
БЕРЕЗКА
Среди еловой тьмы
Пунктирный ствол березки
И различаем мы
Набухшие желёзки.
Поет весенний сок.
Волнуется березка.
Такое в нужный срок
Бывает у подростка.