Гришка не только свистел. Когда Михо и Ромка вышли на улицу, Григорий Чурило встретил их у самого порога.
— Что вы там копаетесь? — сказал он недовольно. — Жду, жду, а их нема. Хотел уже сам уходить.
Михо недолюбливал Григория, прозванного Вислоухим за огромные, обвисшие уши. Сын старшины был заносчив, всюду хотел верховодить, ни с кем не считался. Особенно форсил он вставным никелевым зубом.
— Не барин, подождешь, — сказал Михо. — Тебя всегда больше ждут.
— Так то меня! — высокомерно отозвался Григорий. — Далеко куцему до зайца.
— Но-но, потише. А то чтоб зайцу тикать не пришлось.
— Годи вам ссориться, — сказал Ромка. — Ходимте скорее. Аж надоели. Всегда они спорят… Ходимте.
Компания двинулась к поселку, мерцавшему вдали робкими огнями.
Клуб помещался в здании, где до революции жил директор. И хотя о нем уже и вспоминать бросили, улицу все еще по привычке называли Директорской. Ровная, нарядная, она пряталась от дыма в густой зелени. Рядом с директором поселились его земляки, прибывшие из Франции и занявшие в заводоуправлении и цехах самые видные посты. Французы были главными владельцами завода. Их компаньоны бельгийцы и акций имели меньше, и посты занимали пониже, и жили похуже. Они поселились на улице, идущей параллельно Директорской и получившей название Бельгийской.
Третья улица носила название Миннесота, и мало кто знал, откуда взялось это название. Улочка тихая, в отличие от Директорской и Бельгийской несколько кривая, ибо вилась она по склонам оврага, где когда-то журчала короткая, как уж, степная речушка — приток притока самой большой в этих краях речки Голубой. Речушки той давно и в помине нет, но она-то как раз и была всему виной.
Было это в начале нашего столетия. Завод работал первый десяток лет. Французские промышленники и их бельгийские компаньоны подсчитывали прибыли, очень довольные страной, где много богатств и в избытке дешевая рабочая сила, тем более, что правительство разрешало иноземным гостям распоряжаться в стране куда свободнее, чем они могли бы это делать дома. В России французские и бельгийские капиталисты чувствовали себя под охраной правительства, благоприятствовавшего развитию иностранных концессий. Правда, это требовало определенных расходов, но, в конце концов, принципы всюду одни — во Франции, Бельгии или России: «не подмажешь — не поедешь», как говорят русские. Зато уж если подмажешь, то едешь с комфортом.
В те времена на юг России приехал юркий американец Дрэпер. Фамилия не ахти какая звучная, но не в фамилии, как говорится, счастье. Дрэпер и с такой фамилией умудрялся делать большой бизнес.
Рабочих на завод шли много, а разместить их было негде. Около четырех тысяч человек набилось в шести казармах и нескольких домиках, остальные жили в шалашах и землянках.
Приехав на завод, Дрэпер нюхом опытной ищейки почуял, что здесь можно хорошо подработать, и обратился к представителю франко-бельгийской фирмы с предложением организовать своеобразное акционерное общество.
— Мы не можем допускать, чтобы бедные русские рабочие жили в землянках и шалашах, — с дрожью в голосе сказал он. — Мы не варвары, мы — культуртрегеры.
— Совершенно верно.
Ободренный поддержкой, мистер Дрэпер продолжал с еще большим пафосом:
— Америка показывает образец новых отношений между предпринимателями и рабочими. Каждый рабочий — акционер!
Упоминание об Америке не особенно понравилось представителю франко-бельгийского общества: он знал, какую борьбу приходится выдерживать обществу, конкурируя с нахальными и пронырливыми американскими промышленниками, — но лицо его не выдало того, что было на душе, и он любезно согласился:
— Да, разумеется. Что же вы предлагаете?
— Дайте мне подряд на строительство домов в поселке.
— Так-с, — неопределенно произнес представитель фирмы.
— Я делаю все сам, у вас никаких затрат, никаких забот, ну, исключая, разумеется, заботы о том… хм-хм… как распорядиться двадцатью пятью тысячами дохода, которые принесет лично вам, месье, это предприятие.
Подробности переговоров остались, к сожалению, неизвестными. До нас дошли очень скудные сведения о коммерческой стороне деятельности Дрэпера. Известно, что он связался с артельщиками, которые по указанию директора завода производили сборы среди рабочих на строительство жилищ.
Пока шли сборы и агенты Дрэпера ездили из Приморска в Петербург и обратно, Дрэпер соорудил себе уютный домик на берегу небольшой речушки, протекавшей в поселке.