И кивнул в сторону зятя, сидевшего в углу. Сквозь крохотное оконце под самой крышей сарая проникал скудный свет осеннего дня. В углу, где сидел Вайда, было почти совсем темно, и трудно понять, как мог он в этом полумраке что-нибудь делать. Но человек привыкает ко всему, и к полутьме тоже. Из длинных тонких лоскутов кожи Вайда вывязывал новую плетку и так увлекся, что, казалось, не видит и не слышит ничего вокруг. Но он слышал все. Когда старик заговорил о нем, Вайда встал, лихо покрутил плеткой над головой и, сплюнув, насмешливо спросил:
— А чего вам ученые не нравятся? Или, может, завидуете?
Старик вскочил с перины, отбросил ногой стоявший поблизости чугунок и закричал, наступая на зятя:
— Цыц, кляча ученая! Мой хлеб жрешь и еще меня дегтем мазать будешь? У-у ты!..
Женщина, возившаяся у железной печи, бросилась к мужчинам. Отстранив мужа, она задабривающе сказала отцу:
— Та не надо, батя… Ходимте кушать. Я сало сготовила с картошкой.
Старик свирепо поглядел на зятя и, презрительно процедив сквозь зубы: «парнэ», уселся на перине.
Дочь положила перед ним сшитую из пестрых лоскутьев подстилку, поставила горшок с салом и картофелем, бутылку водки. Пока Замбилла нарезала хлеб, старик с удовольствием втягивал в себя запах сала, курившийся из раскрытого горшка, и приговаривал:
— Ото хорошо! Хорошо!
За едой страсти улеглись. Игнат ел быстро, жадно причмокивая. Закончив еду, вытер рукой жирные губы, разгладил густую черную бороду, в которой не видно было ни одного седого волоса, и прилег на перину. Он раскурил трубку, взглянул на Михо, подошедшего с книгой к окошку, и, довольно отрыгивая, сказал:
— Значит, учишься? Та-ак. Надоело нашего тилигента слухать, так решил у бабы учиться… Дай-ка, Замбилла, воды.
Большими глотками опорожнив кружку, Игнат снова обратился к Михо:
— А что она учит тебе, ота сороконожка?
— Какая же она сороконожка? — попробовал отшутиться Михо. — У нее две ноги, как у всех женщин.
— Без тебя знаю, сколько ног у бабы, — отозвался Игнат, — спрашиваю: что учит? Отвечай.
— Много учим. Арифметику.
— Что за чертовщина? — поинтересовался старик. — Никогда не слыхал, и ничего, живу. А ты что, без того не проживешь?
— Прожить можно. А только, если больше знаешь, лучше жить.
— А что дает то ученье?
Михо задумался, прошли секунды, и глаза его из задумчивых стали веселыми. Он подошел к стоявшей в углу скамеечке и взял одну из четырех лежавших на ней книжек. Раскрыл ее и прочитал вслух, как читают дети в школе: «Для пяти лошадей на тридцать дней запасли девять центнеров овса. Сколько овса надо запасти для двенадцати лошадей на восемнадцать дней, исходя из той же нормы?» Вот скажите, батя: сколько надо запасти овса?
Старик растерянно взглянул на сына.
— Что то за цертнер?
Михо, может быть, впервые почувствовал свое превосходство над отцом, но, стараясь не показать этого, сказал так, как будто напоминал отцу забытое:
— Центнер же — это шесть пудов.
— Ну так что? — спросил старик.
— Вот и посчитайте, сколько надо запасти овса для двенадцати лошадей на восемнадцать дней?
— Ну, — сказал старик недовольно.
— Так сколько ж будет, по-вашему? — настаивал Михо.
— Сколько будет, сколько будет, — пробурчал Игнат. — Ты и скажи, сколько будет, чего пристал.
Михо вынул из кармана огрызок карандаша, здесь же, на обложке задачника, набросал решение и объяснил его отцу.
— Ишь, как хитро выкрутил, — восхитился старик. — Значит, говоришь, восемьдесят один пуд? А ну-ка еще раз покажи, как же оно восемьдесят один пуд получилось? Здорово как придумано!
Михо охотно повторил решение задачи.
Игнат, поглаживая бороду, бурчал:
— «Цертнер», «норма» — вроде чепуха, бабья ворожба… А полезное, может, дело!
Потом, помолчав, опять спросил:
— Ну, а еще про что учит тебя та… дваножка? — и раскатисто рассмеялся, довольный остротой.
— Еще учим историю, географию, политграмоту…
— Это еще что?
— История — это про то, как люди жили раньше… Совсем давно. География — это про разные страны: где есть горы, где моря, где какие люди живут, что делают.
— А откуда она знает, что где, твоя учительша? Из окна хаты усё бачить?
Михо улыбнулся.
— Из окна хаты много не видать. Марийка училась в техникуме, у нее много книг всяких, по ним и учимся.
Нотки гордости прозвучали в его голосе.
Игнат задумался.
— А еще как ты сказал?.. Что учите? — спросил он.
— Еще политграмоту.
— А это про что?
— Это про то, — Михо замялся. — Это… Ну, как сказать? Про то, как люди живут… Почему на свете есть бедные и богатые и что сделать, чтоб не было бедных.