…Казалось, никогда не иссякнут шутки Степана Никитича. Но вот он заболел. Пожалуй, впервые за всю жизнь. И не прошло месяца, как умер. Врачи признали рак легкого.
До самого последнего часа он не терял бодрости, шутил с Марийкой, интересовался всем, что делалось дома и на заводе. Когда Клавдия Петровна жаловалась ему, что Марийка чересчур много читает и мало бывает на воздухе, он, посмеиваясь, говорил:
— Ничего, мать. Скоро будешь жаловаться на другое. Заведет себе доня жениха и будет тогда по ночам калитку караулить.
«Как бы он отнесся к Михо? — размышляла Марийка. — Осуждать бы, конечно, не осуждал, но наверняка начал бы шутить: что ж ты, к нему в табор пойдешь, кочевать будешь?»
Однажды она заговорила с Михо о цыганском колхозе, о котором вычитала в газете.
— У нас не любят этих цыган, — сумрачно сказал Михо. — Их называют «парнэ». Это как ругательство.
Но Марийка чувствовала и другое: как растет ее влияние на Михо. Вначале он дичился, был несмел. Марийка улыбнулась, вспомнив, как Михо обрадовался, узнав, что она не учительница, а работает на заводе мастером отдела технического контроля.
— А сказали мне, что вы учительница, — напомнил Михо.
— Когда сказала? — удивилась Марийка.
— Когда мы первый раз встретились. Я сказал: «Учительница нашлась», — Михо покраснел от этого воспоминания. — А вы мне: «Не ошиблись». Я и думал, что вы учительница.
— Это я тогда сгоряча.
После этого разговора Михо стал держать себя менее напряженно. Он жадно учился. И Марийка знала, что здесь не только любознательность. Он и ради нее это делает. Она сравнивала его с заводскими ребятами. Разве он такой! Невоспитан, груб. И все же при воспоминании о Михо учащенно бьется сердце. Неужели она его любит?.. Нет, не надо думать об этом…
Скрипнула дверь. Вошла Клавдия Петровна и поставила на стол стакан чая и тарелочку с пирожками.
— Поешь, Марийка. Пирожки с кабаком. Ты же любишь.
— Не хочу, мамо. Чай выпью.
— Ну хоть один попробуй, вкусные какие!
Чтобы не огорчать мать, Марийка взяла пирожок.
Клавдия Петровна уселась напротив и, глядя на Марийку, осторожно спросила:
— Ну, что там в клубе?
— Ничего, мама. А что?
— Ничего, ничего, я так просто спрашиваю. Танцы были?
— Были танцы, только я не танцевала. Кино смотрела.
— Одна?
— Нет, не одна.
Наступило молчание. Марийка чувствовала, что мать не закончила своих расспросов.
— А кто еще был? — нарушила мать молчание.
— Катя была, Саша Гнатюк и еще ребята.
— Заводские?
Марийка нервно дернула плечом.
— Мама, зачем вы ходите вокруг да около? Прямо скажите, в чем дело. Я же ничего не скрываю от вас.
Клавдия Петровна сердито нахмурила брови.
— Что ты мне выговариваешь? Вот скажу, а ты слухай. Тяжело мне, того и расспрашиваю. Соседи все глаза мне выкололи: «Зачем ваша Марийка с тем цыганом ходит? Что, она лучшего пария не найдет? Красавица, образованная. Зачем ей цыган?»
— А чем плох цыган?
— Как так «чем плох»? — удивленно переспросила Клавдия Петровна. — Цыган же он. Понимаешь? Цы-ган!
— Понимаю, мама. Но чем же это плохо?
Клавдия Петровна замялась.
— Ну как так «чем плохо»? Плохо, и все. Что только про тех цыган не говорят!
У Марийки заблестели слезинки на глазах и задрожала рука со стаканом чая. С трудом сдерживая готовые прорваться слезы, она жалобно сказала:
— Ну зачем вы меня мучите, мама? Я же и сама ничего не пойму…
Михо, как и раньше, помогал отцу, но, хотя обычно любил слесарничать, сейчас почему-то не испытывал никакой радости, берясь за дело. Вспоминался Гнатюк. Саша тоже работал, но у него совсем иначе. То работа, за которую люди уважают человека. А Михо работал только для того, чтобы заработать. Те люди жили совсем иначе… И там была Марийка…