— Да… Мой портрет, — ответил он.
— А зачем это? — спросил Михо.
Гнатюк сразу даже не нашелся, что ответить.
— Зачем? Ну, как тебе объяснить? — Он потер рукой уши. — Кто хорошо работает и перевыполняет план, того вывешивают на Доску почета. Понял?
Он чувствовал, что этого объяснения недостаточно. «Потом растолкую», — решил Гнатюк.
Они подошли к воротам.
— Вынь пропуск, при входе надо предъявить.
Михо вынул из бокового кармана пиджака голубенькую книжку и с волнением протянул ее вахтеру. «Может, опять что не так?» — взволнованно подумал он и вспомнил злые глазки Щетинина. Но вахтер только бегло взглянул на пропуск, даже не взяв его из рук Михо, и равнодушно сказал:
— Проходите.
Михо разочаровало это равнодушие. Но задумываться некогда было. Через открытые дверцы в больших железных воротах они вошли в здание, заваленное какими-то круглыми железными катушками, заставленное железными чудовищами, громыхающее, ухающее, пугающее непонятным. Не успел Михо ступить и шагу, как Гнатюк потянул его за руку.
— Обожди. Осторожно! — крикнул он.
Над Михо на цепи пронеслась огромная железная катушка, каких было много кругом.
— Это слиток, — сказал Гнатюк, указывая на катушку. — Из него делают трубу. Видишь, вот такую. — Он показал Михо несколько сваленных на полу больших труб.
Михо однажды видел, как на одной из улиц поселка трубы опускали в выкопанные ямы. Но эти трубы были во много раз больше.
Когда они пошли дальше, Гнатюк снова схватил Михо за рукав и сказал:
— Обожди.
Мимо них проехала высокая тележка, на которой лежала такая же железная катушка, как и те, но просверленная в середине и не черная, а совсем красная, почти белая. От нее несло жаром, а изнутри, из отверстия, вырывалось изумрудное пламя.
— Это так нагрели ее? — спросил Михо.
— Да. Слиток нагрели, потом вон на том стане прошили. А теперь пойдем я тебе покажу, как из этой гильзы сделают трубу.
Они подошли к чему-то такому, что напоминало Михо большие железные ворота. Из них вырывалось пламя. И пар. Все вокруг гудело и трещало. Михо увидел, как раскаленная катушка скатилась с тележки в длинный железный желоб. Машина раскрыла железную пасть и, схватив катушку, то втягивала ее в себя, то выпускала. И каждый раз катушка становилась все темнее и тоньше, вытягиваясь в длинную трубу.
Михо был ошарашен всем виденным, шумом и грохотом. Проходили незнакомые люди, некоторые из них останавливались, и Гнатюк знакомил Михо с ними. Но Михо фамилий не запомнил. Запомнился только старик-рабочий — Сергей Никифорович, которого он видел когда-то в клубе, когда первый раз был там с Марийкой. Старик взглянул на Михо потускневшими, но добрыми глазами и ласково сказал:
— Добро пожаловать! Мы молодежи всегда рады. Когда молодых больше — живее дело идет.
Когда началась смена, Гнатюк принес табуретку и, поставив ее недалеко от будки, где работал, сказал:
— Ты посиди, пока начальник цеха Коваль придет, а тогда пойдем вместе к нему.
Коваль. Эту фамилию Михо уже слышал на собрании. И Петрович называл ее. Но Михо встречал ее и раньше… Коваль. Он хорошо помнит, что знал эту фамилию раньше, но где он ее слышал, Михо вспомнить не мог.
Через час после начала смены Гнатюк подошел к Михо и сказал:
— Пошли. Начальник уже пришел.
Они вошли в одну из дверей, пробитых в стене цеха, и оказались в конторе. Здесь было сравнительно тихо, гул машин доносился издалека, приглушенно. Гнатюк, подбадривая Михо, вошел в небольшую комнату. У стола, просматривая какие-то бумаги, сидел человек лет тридцати, с большой шевелюрой густых черных волос и усиками под самым носом, казавшимися совсем маленькими на крупном, широком лице. Все в этом человеке, кроме усов, поражало своими размерами. Необычайно высокий рост, широченные плечи и, особенно, крупные руки — крепкие, рабочие, привыкшие, видно, держать не канцелярскую ручку, а молот и лопату.
Он угрюмо взглянул на вошедших и рявкнул на Гнатюка:
— Почему опять не сменили сальник?
Гнатюк принялся что-то объяснять, пересыпая свою речь словами, каких Михо никогда не слышал. Потом Гнатюк сказал, указывая на Михо:
— А это товарищ Сокирка, поступает в наш цех.
Лицо Коваля стало приветливым.
— A-а, новичок! Здоров, здоров! Садись, потолкуем.
Михо сел. А Коваль, обращаясь к Гнатюку, спросил:
— Куда же мы его направим?
— Мне кажется, лучше всего поставить его дорновым, — ответил Гнатюк. — А я постепенно буду приучать его к стану.