— Ты тогда бы снял, вот хорошо было бы, — говорил он фотографу.
— Ну, кто там знает — в это время вы катали или я потом снял! По снимку можно подумать, что я снял как раз тогда, когда вы катали, — пытался тот успокоить Абдуллу.
— Кого обманываешь! — вскричал вдруг фальцетом Абдулла. — Моих друзьей обманываешь! Как тебе не стыдно!
— Да что вы, товарищ Рустамов, — оправдывался фотограф. — Я же без злого умысла это сказал. Я так просто.
Но Абдулла все больше горячился:
— «Так просто» не говорят. Значит, не уважаешь меня, подумал, что я друга обману. Не надо мне твоих карточек. На, бери назад.
Фотограф, искренне огорченный таким оборотом дела, горячо извинялся и с большим трудом уговорил Абдуллу взять снимки.
К пребыванию Абдуллы настолько привыкли, что странным казалось, как это раньше в цехе не маячила его высокая фигура.
Сам Абдулла так вник в дела коллектива, словно всю жизнь здесь проработал. Если он попадал в цех к началу смены, то не упускал случая присутствовать при обсуждении сменно-встречного плана, причем считал долгом высказать и свое мнение по поводу того, как шла работа и сколько предстоит прокатать.
Все это нисколько не мешало Абдулле заниматься непосредственно своим делом. Идея прокатки безмуфтовых труб ему очень понравилась. Он, однако, придирчиво осмотрел образцы новых труб, то и дело бегал в контору к Ибрагимову, чтобы задать ему какой-нибудь вопрос или высказать возникшее у него соображение.
К концу недели исследования закончились. На три часа дня в субботу у директора было назначено техническое совещание, которое должно было вынести окончательное заключение.
Из разговора с Ибрагимовым Михо уже знал, что он поддерживает идею прокатки безмуфтовых труб. И все же, идя на совещание, волновался.
Был хороший летний день, не жаркий, веселый.
Легкий ветерок ворвался в канцелярски-строгую контору завода, промчался по коридорам и, распахнув дверь просторного кабинета, разбросал листочки, лежавшие перед докладчиком. Кто-то бросился подбирать их. Джафар Ибрагимов пытался было сложить их, но попытка не увенчалась успехом, и Джафар вне всякой связи со строго научными фразами, изобиловавшими техническими терминами и цифрами, которые он до того произносил, воскликнул во весь голос:
— От имени нефтяников Азербайджана поздравляю наших дорогих украинских братьев с большим изобретением. Разрешите пожать руку авторам изобретения — товарищу… м-м…
Кто-то подсказал:
— Сокирка.
— Да-да, товарищу Сокирка и…
— Гнатюку.
— Да-да, Гнатюку. Хорошо! Очень хорошо!
Михо и Саша подошли к Ибрагимову, который, подслеповато оглядев их, пожал им руки.
Потом выступил Абдулла Рустамов. Он тоже очень высоко отозвался о безмуфтовых трубах, но вскоре забыл о них и заговорил о непорядках на заводе.
— Зачем валяется новый мотор на складе слитков? — возмущался он. — Такой хороший новый мотор. Сколько денег заплатили, а валяется, как дохлый баран.
Он говорил еще о неисправности паропровода, о грязи в калибровочной мастерской, о нечутком отношении к молодым рабочим в муфторезном отделении. Закончил он неожиданной после критических замечаний здравицей в честь Советской Украины и поцеловал Михо и Сашу.
Все шло хорошо до тех пор, пока Коломиец в своем заключительном слове не сказал, что считает теперь целесообразным просить главк выделить средства на реконструкцию, в которой нуждается отделочная часть для производства безмуфтовых труб, и о включении их со следующего полугодия в программу.
Джафар Ибрагимов вскочил со своего места и обидчиво сказал:
— Я протестую. Почему не посчитались с нашим мнением?
— Каким? — удивленно спросил Коломиец. — Вы же заявили, что считаете безмуфтовые трубы хорошими.
— Да, считаю.
— Так в чем же дело?
— Но я же оговорился, что считаю целесообразным не начинать массового производства до тех пор, пока опытная партия не пройдет хотя бы годичное испытание непосредственно на промыслах. Одно дело расчеты, а другое — жизнь.
Присутствующие оторопели.
— Вы этого не говорили, — сказал Коломиец.
— Как не говорил? — удивился в свою очередь Ибрагимов. — У меня даже здесь написано в резюме.
Он начал рыться в листочках доклада.