Коваль не рассказал об этом разговоре Шурочке. Мало ли что может быть. Коломиец мог забыть, путевки могло не оказаться. Лучше уж не обещать и прийти с готовой путевкой…
Третьего дня он встретил Гусева, и тот между делом сказал ему, что Вера Павловна собирается скоро в Ялту. Может быть, это разволновало Шурочку?..
— Не плачь, Шурочка, — сказал он, подойдя к ней. — Я сделаю так, что ты поедешь с Верой Павловной в Ялту.
Шурочка вскочила, как ужаленная. Слезы все еще текли по ее щекам, но глаза вдруг стали сухими, точно какой-то невидимый огонь осушил слезы.
— Не надо! — вскричала она. — Не говори о ней.
Она закрыла глаза, прижала ладони к лицу и процедила сквозь зубы с омерзением:
— Какой ужас! Что я сделала!..
Коваля вызвали в милицию. Направляясь туда, он недоумевал по поводу того, зачем его вызвали. Как-то у него произошла ссора с начальником милиции из-за того, что возле общежития стоял незакрытый мусорный ящик. Милиционер оштрафовал коменданта за антисанитарию, тот пожаловался Ковалю и просил его заступиться. Коваль позвонил тогда начальнику милиции и разговаривал с ним в повышенном тоне.
— Вам, видно, покоя не дает административный зуд. За что вы оштрафовали человека?
Начальник милиции ответил, что коменданта неоднократно предупреждали о его ответственности за санитарное состояние общежития и прилегающей территории. Но он мер не принял, и наказание им вполне заслужено.
Сгоряча Коваль не разобрался и принялся отчитывать начальника милиции. Тот в свою очередь повысил тон. Коваль, не закончив разговора, бросил трубку. Комендант уплатил штраф. На том дело и кончилось.
«Видно, обиду затаил, — размышлял Коваль по дороге в милицию, — придерется к чему-нибудь… Только шутишь, не на такого напоролся!»
Дежурный направил Коваля к оперуполномоченному. В тесной комнате стоял стол и возле него два простых стула. За столом сидел среднего роста человек лет тридцати пяти, с приятным лицом, напоминавшим кого-то знакомого, «Видел, наверное, в городе», — подумал Коваль.
Когда он сел, оперуполномоченный сказал:
— Я вызвал вас по делу, о котором вы уже, очевидно, знаете.
— О мусорном ящике возле общежития?.. Видно, делать нечего милиции, что она мусолит так долго это дурацкое дело.
— Какой мусорный ящик вы имеете в виду?
— Открытый мусорный ящик, за который оштрафовали коменданта. По этому поводу меня вызвали?
Улыбка горечи мелькнула на губах следователя.
— По этому поводу, я думаю, вас не стали бы тревожить… А больше вы ничего не знаете?
— Что именно?
— Жена вам ничего не говорила?
— Мало ли о чем говорит жена с мужем. Почему это вас интересует?
— Ваша жена говорила вам, что мы ее вызывали на допрос?
Коваль удивленно раскрыл глаза.
— Нет, не говорила.
На лице следователя что-то дрогнуло. Он встал из-за стола и сел на стул напротив Коваля.
— Это совсем плохо, Михаил Ефимович. Я имя и отчество ваше знаю не только в связи с этим делом, — сказал он просто, с оттенком грусти. — Моя фамилия Чернов. Брат мой работает в вашем цехе… И Александру Прохоровну знаю. Она хорошая женщина… Наша, советская, Я помню ее еще девочкой. Мы в одной школе учились… Что произошло?
Что произошло? Это то, о чем думал все эти дни Коваль. Что произошло с Шурочкой? Она бросила работу, целые дни и вечера ее нет… Истерика, которая произошла вчера… Она так и не объяснила, в чем дело.
— Она плакала, — вырвалось у Коваля.
— Когда плакала? — спросил Чернов.
— Вчера… Я пришел с работы… Она плакала.
— И она вам не объяснила почему?
— Нет, не объяснила.
Ковалю стало неловко перед этим чужим человеком, который знает о его жене больше, чем он сам.
— Мы вызывали ее на допрос.
— Зачем? Объясните, наконец, в чем дело.
Следователь снова сел за стол.
— К сожалению, я далеко не все еще могу объяснить. Может быть, вы мне поможете. Скажите, ваша жена никогда к вам не обращалась с просьбой об освобождении из тюрьмы цыгана?
— Какого цыгана?
— Осужденного за воровство.
Коваль развел руками.
— Ничего не понимаю… О каком цыгане идет речь? У нас работает цыган… Михаил Сокирка… Стахановец. Он кандидат в депутаты.
— Знаю. Не о нем речь… О цыгане Вайда…
— Вайда?… Стойте. Знаю. Со мной говорили.
— Кто? Жена?
Коваль пытался вспомнить, кто с ним говорил об этом цыгане. Нет, не Шурочка… Кто-то звонил… Коломиец.
Он снова замкнулся.
— А что такое?
— С вами говорили?