— Сюда иди, — хрипел он. — Слушай, что я тебе скажу…
Утро в день выборов выдалось чистым и ясным, как будто умылось в честь праздника.
В праздничные дни улицы наших городов, поселков, сел становятся строгими, торжественными и неожиданно тихими. Горят кумачом флаги на домах, вспыхивают лампочки иллюминации. Над общественными зданиями висят плакаты, лозунги, портреты руководителей партии и правительства. Когда я выхожу на улицы нашего поселка в дни праздников, у меня такое ощущение, какое было, когда я впервые попал в Москву и, торопливо пройдя Охотный ряд, вышел на Красную площадь, к мавзолею, к древним стенам Кремля. На душе стало торжественно, как будто сейчас вот, на твоих глазах, с твоим участием должно свершиться какое-то событие исторической важности. Не знаю, как другие, но мне кажется, что такое чувство испытывают многие люди. Я думаю, что это так, когда гляжу, как торжественно ступает по улице старик-рабочий, а рядом с ним идет его старая подруга жизни.
И мальчишки в эти дни как будто не такие уж ошалелые. Одетые в новые костюмчики, в новые, сверкающие нечищенным блеском ботинки, они, встретившись, спокойно обмениваются мнениями о том, что лучше — сливочный пломбир или шоколадное эскимо, — или важно рассуждают о преимуществах кавалерии перед пехотой…
Но при всей этой внешней строгости и подчеркнутой торжественности всем весело и радостно. В эти дни, казалось бы, можно подольше поваляться в постели, но каждый, наоборот, встает пораньше, чтобы быстрее отправиться на демонстрацию или на избирательный участок, если это происходит в день выборов. С раннего утра нескончаемым потоком идут люди к избирательным участкам.
А здесь строгость и торжественность переплетаются с бьющим через край весельем. Нет предупреждающих призывов «Будьте взаимно вежливы», но не слышно грубого слова. Вас предупредительно встретят у дверей, укажут стол, ка котором стоит табличка с невыговариваемым словом «АБВГД» или «КЛМНОП», в течение одной минуты найдут вашу фамилию в списке избирателей и выдадут вам бюллетень.
Стрелки указателей приведут вас в тихую, безлюдную комнату, где задрапированные кумачом стоят кабины. Вы входите в кабину, и снова наступают секунды, когда чувствуешь себя как на Красной площади.
Передо мною вся страна, от края и до края, огромная, ее даже мыслью трудно объять. И жизнь наша: моя, ваша — всех двухсот миллионов, такая же необъятная, многообразная, кипучая. Мелькнет лицо Чкалова, перелетевшего через полюс. Вспомнится Стаханов в забое ирминской шахты. На тысячную долю секунды появятся знакомое лицо Паши Ангелиной и лицо совсем неизвестной таджички, сбросившей чадру. Вспомнишь коногона, ставшего академиком, и прекрасное здание санатория, где провел отпуск…
Как кадры в фильме, бегут мысли, разрозненные, как будто совсем не связанные друг с другом.
Но вот замедлился их бег, они сливаются, и ты видишь Москву, Кремль…
Ты бережно складываешь вдвое бюллетень и опускаешь в урну.
Потом гул празднично настроенной толпы возвращает тебя к тому, что делается на избирательном участке. В читальне шуршат газеты. В детской комнате пятилетние карапузы, широко раскрыв глазенки, слушают сказку и переносятся куда-то далеко, в неведомое царство. Любители закусить толкутся в буфете, сокрушаясь по поводу того, что нет «горяченькой», и, за неимением ее, пробавляются пивом и квасом.
А в зале, на сцене, самодеятельность сменяют артисты городского оперного театра, заехал на полчаса оказавшийся в городе знаменитый московский скрипач…
Людно, шумно, весело. И не хочется уходить, хотя все уже проголосовали и разве забежит еще командировочный с удостоверением на право голосования или задержавшийся в заводе рабочий. Председателя избирательной комиссии то и дело останавливают одним и тем же вопросом:
— Ну как, все уже?
— Почти все, — скороговоркой отвечает председатель, но все еще поглядывает на дверь.
И все смотрят на дверь: значит, кто-то еще не пришел. Хорошо бы поскорее, чтобы все сто процентов проголосовали!
…На дверь поглядывали все, кто был в этот полуденный час на избирательном участке. Но те, кого с таким нетерпением ожидали, не появлялись. Не видно было и Саши Гнатюка, хотя ушел он давно.
Что задержало его? Почему не явились на избирательный участок цыгане? Что происходило в это праздничное утро в таборе?
…Утро здесь было, как и всюду, ясным и солнечным. Но лица были на редкость задумчивыми и невеселыми.
Как только взошло солнце, Игнат Сокирка вышел из шатра и пошел к стреноженным лошадям. Он привел свою лошадь к шарабану и скребком принялся чистить ее.