Выбрать главу

Это дерзкое высказывание вызвало у собеседника неожиданный приступ кашля, однако когда доктор Атвотер наконец поднял глаза, в них читалось невольное восхищение.

– Очевидно, вы подолгу отсутствуете, – предположил он, меняя тему разговора. – Ведь Лексингтон не имеет судоходной реки.

– Я хочу построить дом и здесь, и в Луисвиле. Атвотер энергично выпустил кольцо дыма:

– Вы вполне удовлетворяете меня, мистер Эдер. Я имею в виду в том отношении, в каком человек должен быть удовлетворен выбором своей дочери.

– Я не прошу ничего большего, сэр.

Атвотер поднял руку, показывая, что он еще не все сказал:

– Мы – старая и гордая семья, мистер Эдер. Наши предки были одними из первых, кто высадился на берега Новой Англии. Среди членов нашей семьи есть врачи, священники, ученые, женщины тонкой культуры и благородного воспитания. Но среди нас никогда не было негодяя или даже человека сомнительной репутации.

Улыбка медленно сползла с лица Хэнса.

– Что вы имеете в виду, мистер Атвотер?

– То, что Айви – продукт незапятнанной селекции многих поколений Атвотеров, то, что она заслуживает и такого же человека в качестве мужа. Я требую для нее именно этого.

Красивое лицо Хэнса стало неподвижным, как прекрасная холодная гипсовая маска.

– Доктор Атвотер, я – американец в первом поколении. Но мои родители – приличные трудолюбивые люди. Они так же гордятся своей жизнью, как вы своими покрытыми паутиной предками.

Доктор Атвотер неожиданно широко улыбнулся.

– Боже мой! – дружелюбно произнес он. – Надеюсь, что это так, Хэнс Эдер. Поверьте, я ценю в человеке гордость почти так же высоко, как и честь.

– Очень странно, мистер Атвотер, что вы мало говорите о самой Айви.

– Я высоко ценю свою дочь, Хэнс. Но Айви трудно понять. Многие считают ее «синим чулком», человеком, лишенным простоты и искренности. На самом деле девочка так умна, что даже пугает меня. Представьте, в десять лет она выучила греческий язык, в двенадцать занялась латынью, а когда ей исполнилось шестнадцать, написала работу о Гельвеции, которую я до сих пор использую в своих лекциях.

– Я не удивлен, доктор Атвотер. Айви – самая образованная женщина, которую я когда-либо встречал.

– Но она невинна, Хэнс. В том смысле, который сейчас имеет значение.

– Я знаю, сэр.

– Айви призналась мне, что любит вас.

На лице молодого человека снова появилась улыбка.

– Надеюсь на это, сэр.

Доктор Атвотер тяжело опустил на стол руку:

– Откуда она может знать об этом?

– Вы не слишком высокого мнения о своей дочери, сэр. А ведь она уже не ребенок.

– Но почему, черт возьми, Айви? Вы богаты, красивы, как дьявол, а в Лексингтоне красавиц больше, чем в любом другом городе Кентукки. Почему же именно Айви?

Хэнс сам не уставал задавать себе этот вопрос. Он любил то, чем обладала Айви и чего не было в нем самом: доброту и порядочность.

– Ваша дочь для меня – совершенство, – глядя в глаза Атвотеру, ответил Хэнс.

– Не сомневаюсь. Но вот совершенство ли вы для нее?

– Я сделаю ее счастливой. Если смотреть в суть проблемы, именно этого вы и хотите для Айви?

Морщины вокруг рта Атвотера словно стали глубже. Он внимательно смотрел мимо Хэнса на портрет Айви, висевший у него за спиной, где ей было лет двенадцать. Художник точно уловил проницательный взгляд, в котором светились ум и энергия, смягчавшиеся задумчивой улыбкой.

– Вы правы, Хэнс, – наконец произнес доктор Атвотер. – Это именно то, чего я хочу.

ГЛАВА 25

Тени и лунный свет рисовали на обнаженном теле Марии таинственные узоры. Она смущенно и робко улыбнулась Люку, наполнив его такой неистовой нежностью, что он вздрогнул. Мария протянула ему навстречу руки, и Люк снова слился с ней воедино, теряясь в ее разрушающем душу тепле, окружая себя ее сущностью, жаром любви…

Прошла уже неделя с тех пор, когда внезапное исчезновение Марии заставило Люка признать свою любовь к ней. Ни предрассудки Люка, ни недоверие Марии не смогли разрушить это чувство, которое выросло и расцвело между ними.

Они вновь и вновь с отчаянной нежностью сливались воедино, пока для них не перестало существовать все, кроме любви. Даже жестокость дикого леса уже не казалась реальностью. Пока Мария и Люк держали друг друга в объятиях, мир представлялся им цветущим ковром.

Мария провела рукой по волосам Люка, с наслаждением впитывая его вкус и запах. Она и не представляла раньше, что можно испытывать подобные чувства. Ей хотелось отдавать себя до тех пор, пока все ее существо не будет безраздельно принадлежать Люку, только ему одному.

Мария слышала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, сначала от Кукумты, а потом от девушек мисс Нелли. Но никто не говорил ей об этом блаженстве, даже не намекал на него.

У мисс Нелли о любви говорили с грубым, усталым отвращением. Но у Марии и Люка все было по-другому. Они с благоговением относились к каждому поцелую, к каждому прикосновению, воспринимая свою близость, как торжество их взаимного чувства. Мария знала, что обладает чудом, драгоценностью, дарованной ей жизнью.

Сначала Мария сомневалась в себе. Как могла она, не имея опыта, подарить радость мужчине, перед которым преклонялась?

Однако с Люком все оказалось легко и просто, потому что любовь, переполнявшая ее, безошибочно диктовала, что должны делать руки и губы. Инстинкт, древний как мир, наконец вырвался наружу, и Мария обрела уверенность. Она вздрогнула под Люком, мечтая, чтобы это блаженство длилось вечно.

Потом они долго лежали рядом, усталые и обессиленные. Люк продолжал нежно гладить Марию, шепча нежные слова и обещая, что все это еще повторится и будет длиться всю жизнь…

– Я люблю тебя, Люк, – шептала она. – Я тебя люблю.

Он заставил ее замолчать, закрыв рот долгим и нежным поцелуем.

– Я знаю, милая. Я тоже люблю тебя. Я и не думал, что можно так любить женщину, – Люк провел рукой по плечу Марии, заглянув ей в лицо. – Как ты красива, как прекрасна.

– Люк, – прошептала она, обвивая руками его шею. – Так будет всегда, да?

– Всегда, любовь моя, – пообещал он. – Если бы мы не находились в такой глуши, я бы тут же доказал тебе это, немедленно женившись.

– Правда, Люк? – едва слышно вздохнула Мария. Люк с трудом сохранял серьезность.

– Так оно и будет, как только предоставится такая возможность.

Мария быстро села, натянув на себя рубашку.

– А что если это произойдет прямо сейчас?

– С удовольствием. Но как? – недоумевал Люк, с любопытством наблюдая за тем, как она роется в седельных сумках.

Наконец Мария вернулась к нему, держа в руках обжаренный колос пшеницы и заячью лапку, которую Люк возил с собой в качестве охотничьего талисмана.

– Правда, это должна быть баранья нога, – кивнула она на кусочек меха, – но, думаю, мы и так обойдемся.

Прочитав растерянность на лице Люка, девушка рассмеялась:

– Надеюсь, ты искренне говорил насчет женитьбы, Люк Эдер. Поэтому сейчас мы совершим обряд по обычаю шони.

Еще совсем недавно Люк решительно отвергал все, что хоть как-то связано с индейцами, но Мария доказала ему, что у ее народа можно многому научиться.

– Говори, что я должен делать, милая, – вставая и одеваясь сказал Люк.

– Мы должны передать друг другу колосок и заячью лапку – это символы нашего взаимного долга.

– И это все?

Мария на секунду задумалась, затем протянула Люку руку:

– Возьми меня за руку. Пожатие означает мое согласие.

Люк поднес ее пальцы к своим губам и поцеловал их. Девушка со смехом отдернула руку:

– Шони никогда не целуются.

Люк удержал губами один ее палец:

– Неужели? А я знаю одну девушку из племени шони, которая просто обожает целоваться. Ну что, покажешь мне, как я должен на тебе жениться?

Мария застенчиво улыбнулась и кивнула, после чего под музыку ночного леса они торжественно обменялись друг с другом колосом и лапкой. Простота обряда и уединенность придавали событию особую значимость. Мария взволнованно прижала к груди заячью лапку; ее руки слегка дрожали.