Серж разогнулся и широко улыбнулся. Потом вновь склонился - на этот раз приветствуя герцогиню.
- Мои таланты, мадам, оценены по достоинству! Закончу с этим, найдется что-нибудь еще. Вы здесь какими судьбами? Соскучились по Тандресс?
- Я искала вас, - поморщилась Катрин.
Серж удивленно приподнял бровь.
- Вот как... - пробормотал он, не зная толком, что сказать, потом словно очнулся и снова, будто полудурок, подобострастно поклонился. - Я к вашим услугам, госпожа! Чего желаете? Спеть? Сплясать? Или на лошадке покататься? Как видите, я многое могу.
Изумленно взглянув на него, герцогиня де Жуайез проговорила:
- Не могли бы мы выйти отсюда? Хотя бы в сад...
- Разумеется, самое время нарвать керасундских плодов на стол Вашей Светлости, - проворчал Серж и поставил лопату возле стойла. Потом посмотрел на нее и быстро пошел прочь из конюшни, прекрасно понимая, что вел себя отвратительно.
Некоторое время они молча бродили по саду. Ее Светлость не знала с чего ей начать этот разговор...
- Я узнала, что мой супруг собирается отослать вас, - наконец сказала Катрин, остановившись у старой раскидистой черешни.
- Вам-то что? Вы станете тосковать по моим канцонам? - резко спросил Серж.
Оставив без ответа его выпад, герцогиня продолжила:
- Не соглашайтесь! Граф дю Марто - ужасный человек.
Это имя не раз звучало в Брабанте. И если младшие дю Вирили лишь посмеивались, то старый граф изрыгал самые страшные проклятия, едва заслышав его.
Скриб посмотрел прямо и открыто в ее глаза и замер, не веря себе.
- И что же в нем такого ужасного, мадам?
- О нем рассказывают страшные вещи, - Катрин отвела взгляд. - Он жестокий, бессердечный человек, погубивший множество жизней. И еще он содомит!
Трубадур опешил, чувствуя, как невольно отваливается челюсть. Брови его поползли вверх, а в глазах читалось совершенное недоумение. Если бы она смотрела на него в этот момент, то видела бы весьма потешную картину.
- Кто, мадам? - решив, что ему послышалось, спросил Серж.
- Содомит, - повторила Ее Светлость и посмотрела на Сержа. - Мой отец, граф дю Вириль, говорил, что даже смертная казнь была бы для него слишком легким наказанием.
- Потому что он... содомит?
- И поэтому тоже, - отмахнулась Катрин. - Поезжайте лучше к королю Трезмонскому.
- Вы полагаете, что при дворе короля Трезмонского нет... содомитов?
- Откуда мне знать, кто там есть? Я там не бывала, - возмутилась герцогиня.
Серж коротко усмехнулся, скрестил руки на груди, прислонившись спиной к стволу дерева, и прищурился.
- Но трезмонские содомиты пугают вас меньше французских, - рассмеялся он. - Вы полагаете, это именно то, что мне угрожает? Стать жертвой какого-то благородного рыцаря с... с необычными... наклонностями?
Катрин смотрела на Сержа, широко раскрыв глаза и не понимая, о чем он говорит. Она злилась на себя, что не сдержалась из опасений за него, и затеяла эту глупую беседу. Все же порой она бывала совершеннейшей уткой.
- Надеюсь, вам ничего не угрожает ни в Париже, ни в Фенелле, - равнодушно произнесла герцогиня. - Теперь вы можете вернуться в конюшню, а после ехать, куда вам велит Его Светлость.
Вдруг ему стало легче дышать. От забавной мысли, промелькнувшей в голове. Она не знала, совершенно не знала, о чем говорит. Тем более, говорит с ним! С тем, кого полагает слугой в этом доме. Иначе... иначе ее опасения попросту не прозвучали бы!
- И все-таки... вы беспокоились обо мне! - весело сказал он, желая только одного - расцеловать ее в эту минуту. И отдавая себе отчет в том, что это будет самым глупым, что он мог бы сделать.
Катрин вздрогнула. Она зашла слишком далеко. Голос ее стал холодным, а взгляд надменным. Ее Светлость отступила на шаг от трубадура.
- Я беспокоилась о вас так же, как беспокоилась бы о любом своем слуге. Но ваши покровители меня мало заботят. Поступайте, как знаете.
- И все же, я ценю ваш совет, - живо отозвался Серж, сделав шаг к ней. - Мне не так много их давали в жизни, но все больше указывали, как должно поступить. И я не смею разбрасываться таким богатством.
- Вам и должно ценить советы вашей госпожи.
Он снова шагнул, оказавшись еще ближе, почти касаясь ее. Склонился к ее лицу, глаза в глаза, и пробормотал:
- Я жалею лишь о том, что, уехав, не смогу радовать вас своими канцонами, мадам.