Серж тоже отступил на шаг и, почтительно склонившись, сказал:
- Счастлив видеть вас в добром здравии, Ваша Светлость.
- Так ли это?
Катрин некоторое время смотрела на его улыбку. Ему смешно! Это задело в ней что-то дремавшее все эти дни, когда она из последних сил старалась не думать о нем. И вот теперь именно он оказался первым, кого она встретила по выходу из своей комнаты. И он веселится.
- Я слышала, вы взяли на себя распоряжение Жуайезом? - сердито сказала Ее Светлость.
- Я бы не посмел. Я лишь дал месье Бертрану несколько советов.
- Но вы это сделали, не испросив разрешения.
Вся ее злость на него неожиданно испарилась. И опасаясь, что он это поймет, упрямо проговорила:
- Его Светлость позволял вам слишком многое, и вы решили, что вам все дозволено.
Скриб удивленно приподнял одну бровь. Ее раздражение выглядело так... странно теперь.
- Вы недовольны мною? Меньше всего на свете я хотел огорчить вас.
- Но, между тем, огорчили. В этом доме у вас иные обязанности, и раздавать советы к ним не относится, - продолжала ворчать Катрин, старательно отводя взгляд.
Трубадур только усмехнулся.
- Я полагаю, что мои обязанности те же, что и при жизни Его Светлости? Беда лишь в том, что, покуда у нас траур, я не мог нарушать его своим пением. Иных распоряжений мне не поступало. А мой деятельный ум не может оставаться в праздности.
- Иных распоряжений и не будет, - вздохнула герцогиня Катрин. - Коль вы решили не покидать Жуайез, то и ваша жизнь не изменится. Думаю, хотя герцог и желал отправить вас в Париж, он был бы не против того, что вы остались в замке трубадуром.
- Значит ли это, что вы позволяете мне сей же час бежать за дульцимером и устроиться под вашим балконом, чтобы исполнить новую канцону? - осведомился он самым серьезным тоном, но в серых его глазах цветными искрами играл смех. - Я их много написал за эти недели. Увы, достойных слушателей не было.
Катрин молчала. Она желала слышать его песни, но отпустить его сейчас от себя, даже ненадолго, она не могла. Не хотела. Она столько дней не видела Сержа! Взглянув на него, она слабо улыбнулась ему. И он вновь почувствовал отчаянно колотящееся сердце где-то у самого горла. Он так редко наблюдал ее улыбки. И еще реже они были обращены к нему. И знал, что навсегда запомнит, что эта ее первая улыбка после недель затворничества, в самом деле, только его.
- И я умоляю вас, моя госпожа, не вздумайте позволять месье Бертрану собирать яблоки в западном саду раньше начала сентября, - низким, чуть хриплым голосом проговорил он, чувствуя, что и сам улыбается. - Это не тот сорт, который убирают в августе.
- Хорошо, не позволю. Кажется, вы еще поспорили с ним из-за сена? В сене вы так же разбираетесь, как и в яблоках?
- Нет. Но я разбираюсь в дураках. А аббаты Вайссенкройца определенно держат месье Бертрана за дурака.
- Вы слишком строги для трубадура, - улыбнулась чуть шире Ее Светлость.
- Пожалуй, это единственный мой недостаток, мадам.
XVI
Сентябрь 1185 года
Ежели говорить о недостатках обитателей Жуайезского замка, то надо сказать, публика там собралась самая разношерстная и ввиду недостатков тоже. Вышеупомянутый месье Бертран, к примеру, как уже говорилось, подворовывал. Но делал это так, что покойный герцог де Жуайез готов был ему еще и доплачивать из жалости - у бедняги восьмеро детишек и жена в вечной тягости. Вот и теперь, встречая у ворот замка молодого гонца, прибывшего с горного севера Трезмонского королевства, месье Бертран соображал, что за новости привез с собой гонец. И что с этих новостей будет за выгода ему, месье Бертрану. Впрочем, додумать свою мысль он не успел. В тот момент, когда он вознамерился завести беседу с юношей, ему сообщили, что мадам Бертран рожает девятого. И он вручил гонца заботам пробегавшей мимо него кухарки.