Погода стояла на редкость хорошая. В апреле потеплело - весна, наконец, вернулась в Трезмон. Солнце пригревало, касаясь своими лучами ее лица. И день был ясный и тихий - ни ветра, ни облаков.
У конюшни, сидя на большом плоском камне и опираясь спиной на частокол, расположился Скриб. Как ни странно, без дульцимера, зато в кои-то веки при плаще и шляпе. Увидев герцога с герцогиней, он вскочил на ноги и почтительно поклонился.
- Вот тебе ученица, Серж, - проговорил де Жуайез. - К вечеру она должна уже сносно сидеть в седле. Что хочешь, то и делай.
Катрин фыркнула и удивленно воззрилась на герцога.
- Ваша Светлость, вы всерьез полагаете, что трубадур может чему бы то ни было учить вашу супругу?
Серж только усмехнулся, сделав вид, что его нисколько не трогает то, как Ее Светлость говорит, будто его здесь нет. Де Жуайез же, сдвинув на переносице брови, сказал:
- Наш трубадур - лучший наездник герцогства после меня, мадам. И вы будете у него учиться верховой езде. Потому что я вовсе не собираюсь хоронить вас после первых же родов - вы должны родить мне крепких и здоровых наследников. Ваше тело не готово к материнству, а лучше верховой езды ничто его не подготовит.
Катрин смерила надменным взглядом Сержа и повернулась к герцогу.
- Надеюсь, Ваша Светлость, вам не придется хоронить меня до появления наследника, когда я сломаю себе шею, - проворчала герцогиня, не признаваясь, что с детства боялась лошадей. С того самого дня, когда ее шестилетней сбросила кобыла старшего брата, который спьяну однажды решил научить ее ездить верхом.
- А вы постарайтесь не ломать себе шею, мадам. Сделайте нам удовольствие, - рявкнул герцог. - Серж! Никаких отговорок не принимать!
Де Жуайез снова взглянул на супругу и пошел прочь. Кажется, он впервые по-настоящему рассердился на нее. Но и она впервые осмелилась почти открыто перечить ему.
Скриб рассеянно смотрел в спину герцогу, но едва тот скрылся, обратил свой взгляд к герцогине. И вновь почувствовал привычный уже холод в душе. И бешено колотящееся где-то в горле сердце.
Весь этот месяц, холодный, удушливый месяц он постепенно сходил с ума, чувствуя, что увязает в этом все больше. Едва ли не каждую ночь он стоял в коридоре башни герцогини, ожидая, когда герцог отправится к своей супруге. А потом едва ли не лез на стену, ощущая, что душа его горит огнем. Если же этого не происходило, то он сам как-то оказывался под ее окнами. Перебирая струны своего дульцимера, нередко там же, под окнами, он встречал рассветы. В дневное же время почти бесстыдно следил за нею, изображая всего лишь музыканта, желавшего развлечь ее музыкой. И испытывал в том, чтобы видеть ее, потребность, соизмеримую с жаждой в жаркий день. Что произошло с ним в тот миг, когда он увидел ее? Что происходит с ним теперь? Если бы он мог знать ответы... впрочем, знать их он не хотел.
- Идемте? - коротко сказал он, указав глазами на конюшню. - Выберем вам лошадку посмирнее.
Катрин, не желая выказать перед музыкантом своего страха, с высоко поднятой головой прошла к стойлам.
- Выбирайте любую, мне все равно, - бросила она, встав у стены подальше от животных.
Серж, наблюдая краем глаз за Ее Светлостью, прошел вдоль стойл конюшни, зная точно, какое животное ей подойдет для первого раза. Тандресс была молодой тихой лошадкой. Немного пугливой, но зато очень послушной. И изумительной красоты - белоснежной, в серебристое яблоко, с седой длинной гривой, заплетенной в косу, и удивительно глубокими глазами.
Серж снял с крюка на стене седло и принялся седлать ее, продолжая поглядывать на герцогиню и толком не понимая, что ей говорить. Столь недвусмысленное заявление герцога о целях этих уроков покоробило и смутило его. Но что она должна была чувствовать при этом?
Когда Тандресс была готова, он повернулся к соседнему стойлу, где стоял его Игнис - самый ценный подарок герцога, прекрасный гнедой скакун с черной отметиной на лбу.
Из-под полуопущенных ресниц, затаив дыхание, наблюдала Катрин за спорыми и уверенными движениями Скриба, на время позабыв, что ее ожидает, как только он закончит седлать лошадей. Серебристая лошадь была, видимо, предназначена ей, а гнедой жеребец... Даже Катрин, слабо разбирающаяся в лошадях, поняла всю его ценность. Не сдержавшись, она удивленно спросила: