ть отвечать на его поцелуи, оплетать руками его шею, прижиматься к нему всем телом. Серж разомкнул объятия лишь на краткий миг, чтобы уложить ее на постель и запереть дверь, возле которой он провел столько дней и столько ночей. Потом он обернулся, чтобы посмотреть на Катрин. И уже в следующее мгновение был рядом, снова касаясь ее. Потому что, не касаясь, чувствовал, что от него ускользает, постоянно ускользает что-то важное. И лишь когда эта единственная на земле женщина оказывалась в его руках, истина становилась непреложной и вечной - они были созданы друг для друга. Будто один был продолжением другого. Серж, покрывая частыми поцелуями ее лицо, потянулся к шелковой ленте, которой была связана ее коса. И нежно-нежно стал расплетать волосы... Чтобы выпустить на волю золотые ее локоны, которые он видел лишь единожды, но которые он никогда не сможет позабыть. Те струились меж его пальцев и падали на ее плечи и спину. Он заскользил поцелуями по лицу, по губам - ниже, к шее, туда, где часто билась голубая жилка - ее самое дорогое на земле сердце. Живое. Настоящее. Он спустил с ее плеч камизу, открывая ключицы, тонкие, острые, освобождая грудь. И задыхался... сознавая, что она совершенна. Вслед за его руками, ее руки расстегивали пряжки, развязывали шнурки на его одежде и, когда, наконец, под ее ладонями оказалась его кожа, как когда-то давно, задрожали кончики ее пальцев. Она прижалась к нему, чувствуя своим телом его сердце, слыша, как оно бьется внутри нее, сама нашла его губы и поцеловала своего трубадура, забывая обо всем, подчиняясь его воле, отдаваясь своим желаниям, срастаясь с ним навсегда. Он заснул лишь к рассвету, еще долго водя кончиками пальцев по ее плечам, груди, животу... Не произнося ни слова - слова рушат молитву душ. А душа отныне у них была одна на двоих. Он заснул на ее плече, вдыхая запах ее волос и сходя с ума от одной мысли, что эта женщина принадлежит ему. Если бы он спросил, какую минуту он избрал единственной, чтобы помнить, он, не колеблясь, выбрал бы эту. И проваливаясь в сон, повторял про себя единственное имя - имя своей любви. Других мыслей не было. Была только она. С пылающим ее сердцем. Она не помнила, как заснула, хотя ей казалось, что ни за что не уснет, чтобы не потерять ни секунды. Но она помнила, как проснулась. Словно кто-то толкнул ее. В тусклом свете начинающегося рассвета она видела спокойное лицо Сержа и слышала его ровное дыхание. Она сошла с ума. Как могла она позволить ему прийти сюда. Как низко пала! Потом она вскочила с постели. Стала спешно одеваться, не сразу находя петли и застежки на одежде. Пальцы ее не слушались, плечи ее подрагивали. И она все думала, думала, думала - так же поспешно и судорожно, как двигалась. Она пустила Сержа не только в свою постель. Она любила его, она любила того, кого ей никогда нельзя любить. Она мельком, будто страшась того, что сил оторваться не достанет, взглядывала на него, вспоминая их ночь, и кусала губы от обиды и злости на себя. Как она могла? Она, знатная герцогиня, отдала свое сердце простолюдину, слуге. Отдала навсегда. И только щеки ее предательски горели от счастья, за что она корила себя еще сильнее. Одевшись, Ее Светлость грубо растолкала Сержа, все еще спавшего, не успевшего начать жить... после случившегося, замершего в прошлой ночи и в прошедшем счастье. Едва он раскрыл глаза, как наткнулся на ее взгляд. Сна будто и не было. Он резко сел. - Уходите немедленно, - раздалось в тишине. - Теперь вы гоните меня? - Вы надеялись на что-то иное? - презрительно спросила Катрин. На мгновение опешив, он изменился в лице. Лед. Снова лед. В ней снова был один лед. И ее глаза на подушке, по которой разметались пряди рыжих волос, это был всего лишь обман... он сам все придумал себе... Рот его искривился. Улыбка на устах обнажила зубы, скрывая горечь. - Вашей Светлости не понравилось? - надменно спросил Скриб. - Ваш слуга не сумел развлечь вас, как вы того ожидали? Катрин задохнулась, словно он ударил ее. Предательский ком подступил к самому горлу. Но слез ее он не увидит. Она промолчала, отошла к окну и отвернулась, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Не дождавшись ответа, но и не отводя взгляда от ее ровной, как доска, спины, Серж вскочил с постели и стал одеваться. Движения были торопливыми, отчего-то неловкими. И он поймал себя на том, что дрожат руки. Он старался не думать, какой огонь пылает в груди. Он старался не думать, что они натворили. И вместе с тем, неожиданно его разобрал смех. Откуда в нем может быть смех, если впору рыдать? Утешил вдову своего родственника. Подарок на свадьбу герцогини де Жуайез. Господи, до чего смешно! Он схватил дульцимер, сиротливо брошенный на полу, и у выхода обернулся. - Вам следует выглянуть. Если я выйду и наткнусь на Агас... - Агас сегодня придет позже, - бросила Катрин, по-прежнему глядя в окно. Серж сглотнул. Говорить он уже не мог. Иначе бросился бы перед ней на колени, снова и снова признаваясь в любви. Но к чему? К чему, если она всего лишь... утешилась? Он вылетел из ее комнаты и по спящему еще замку промчался во двор, а оттуда на конюшню. Оседлал Игниса, вывел его из стойла. И помчался куда-то за луга и за лес быстрее ветра, словно бы соревнуясь с ним в скорости. Мчался с тем, чтобы не возвращаться сюда никогда. Но уже на исходе этого дня вернулся. Потому что был пригвожден к надменной герцогине с куском льда вместо сердца.