Служебная проверка – это когда из областного управления в районный отдел приходит человек и спрашивает, что случилось. Ответы пишет в протокол. Милиционер, дежуривший в ту ночь, рассказывает, что из камеры, в которую был помещен задержанный, раздался странный шум. Пошел смотреть. Открыл дверь, а у человека эпилептический припадок. Вызвали врачей, врачи его увезли, а что уж там случилось в больнице – а черт его знает, милиционер сам не сталкивался, но слышал, что в больнице есть палата для буйных, там их пристегивают – наверное, отсюда и кровоподтеки на руках. Человек с протоколом уточняет – а наручники могли такие следы оставить? Милиционер говорит, что, наверное, могли бы, но он же их на задержанного не надевал, так и запишите. Проверяющий записывает, проверка закончена.
Обычный парень, шел вечером домой по улице, остановили – похож на подозреваемого в краже мобильного телефона, повезли в отделение. Потерпевший будет утром, до утра придется здесь заночевать, и нет, звонить никуда нельзя. Увели в камеру, утром увезли на скорой, что было между вечером и утром – да разве узнает кто-нибудь, и до сих пор никто не знает точно, но есть больничный акт экспертизы, и есть мать, которая не поверила в эпилепсию и в украденный телефон. Пять лет судилась, пять лет бегала, добилась – приговор и бумага от начальника райотдела, что в связи с вступлением в законную силу обвинительного приговора областного суда приношу вам извинения за незаконные действия наших бывших сотрудников, совершенные в отношении вашего сына, дата и подпись, и еще бумага из суда, что в материальной компенсации отказано, но и ладно – письменное извинение от милиции это тоже редкость, можно в рамочку повесить, гостям показывать, самой смотреть и вспоминать. «Массивный кровоподтек в проекции левого тазобедренного сустава, кровоподтеки и ссадины в области глаз».
29
В областную думу губернатор специально заехал, чтобы почтить с депутатами память убитого Соломона Борисовича. Речей говорить не стал, просто отстоял минуту молчания и, чтобы не убегать сразу, присел за стол, как будто хочет что-то прочитать в проекте бюджета. Депутаты сидели грустные, и это был тот случай, когда грустить было можно – политический помощник губернатора, гнусноватый пиарщик в розовой рубашке, еще с утра проинструктировал «Единую Россию», что «Гринберга оплакиваем». Председатель объявил прения (повестка дня была – что-то о местном самоуправлении и поправки к бюджету), и каждый депутат, прежде чем перейти к выступлению по существу, говорил что-нибудь вроде «мы потеряли самого яркого коллегу», или «он так и останется для нас символом девяностых со всеми их ошибками и надеждами», или «реальной угрозы он, конечно, никому не представлял, но» – и так один за другим, все без исключения. Губернатор тоже сделал печальное лицо, сложил свои бюджетные бумаги в стопочку, вздохнул и, немного ссутулившись, прошагал в сторону выхода. И тут ему крикнули в спину:
– Убийца!
Обернулся.
– Вы убийца, – повторила безобиднейшая единороссовская депутатша, главврач станции переливания крови, крашеная блондинка за шестьдесят, самая аполитичная тетка на свете, заседавшая, впрочем, и в самых проблемных избиркомах, и в общественной наблюдательной комиссии по тюремным делам, и где-то еще, и никогда нигде с ней никаких конфликтов не было, голосовала как надо за что угодно – вот уж от кого нельзя было ожидать, но она, именно она назвала его убийцей.