Губернатор ничего не сказал, вышел из зала, прикрыл за собой дверь. Тетка со станции переливания крови была права, ему нечего было ей возразить, но почему-то был зол именно на нее – ну что за хамство, что за свинство.
30
«Мы будем стрелять по кокардам!» – белыми буквами по коричневой стене областного правительства. Уголовно-розыскная собака по кличке Посад (когда-то был «Пассат», но потом переименовали, потому что этот пес всех посадит) обнюхала надпись и потащила кинолога областного УВД лейтенанта Тополя через дорогу и потом куда-то во дворы. Делегация коммунальных рабочих в темно-зеленых комбинезонах топталась возле надписи. Самый смелый, золотозубый мужичок за пятьдесят, поскреб тряпкой – не оттирается, надо закрашивать, – и комендантша здания Надежда Артемовна, хватаясь за голову, бросилась звонить кому-то насчет краски. Восемь утра, мимо ходят люди, останавливаются, читают – «по кокардам!» – смеются.
Посад дотащил Тополя и оперативную группу до пятиэтажек на улице Сержанта Колоскова, залаял на железную дверь подъезда – код, код! Долго ждали участкового, пришел заспанный, открыл подъезд, собака побежала на четвертый этаж.
– Это у нас кто живет? – поднявшийся последним майор в голубом камуфляже показал пальцем на темно-синюю дверь.
– Щукин, лимоновец, – участковый ответил не задумываясь, майор выругался – ну все, политика.
Позвонили в дверь, дверь промолчала. Майор сказал «Тихо!» и позвонил еще раз. За дверью кто-то топал, но открывать не хотел.
– Дома есть кто-нибудь? – дверь молчала. Майор спустился на полэтажа вниз и вызвал по рации дежурную часть.
Если бы здесь был Химич, он бы смог увидеть реконструкцию убийства своего отца. Подъезд так же, как тогда, заполнили омоновцы, эмчеэсники, какие-то люди из управляющей компании, следовательница из следственного комитета, а последним подъехал сам генерал Башлачев.
– Будем ломать, товарищ генерал? – майор старался быть невозмутим, но почему-то ясно было, что ломать не хочет.
– Погоди, – Башлачев тоже не понимал, что делать. Тот случай, когда можно запросить и Москву, но с другой-то стороны – что мы, без Москвы не справимся?
– Один живет? – это уже участковому вопрос.
– Один, один, – участковому хотелось как-то показать, что он давно и внимательно следит за этим Щукиным, но ничего эффектного в голову не приходило. – У родителей своя квартира в Балтрайоне, лет пять как переехали.
– Родители кто? – Башлачев ковырял ногтем обшивку двери.
– Пенсионеры, отец инженер на судостроительном.
– Давай их сюда, – это уже майору. Майор снова включил свою рацию, в подъезде зашипело.
Отца привезли через двадцать минут – мать куда-то уехала, дома ее не застали. Башлачев, пока ждал, разговаривал со старшим по подъезду – анкетных данных не спрашивал, но почему-то сразу понял, что или бывший милиционер или кто-то в этом роде. Старший по подъезду заглядывал ему в глаза, называл товарищем генералом и говорил, что этот Щукин ему давно надоел, потому что и в политику лезет, хотя надо просто жить и работать, и денег никогда не сдает ни на ремонт, ни на уборку, ни на озеленение – «а знаете почему? Потому что он в обществе не уживается, вот что». Поскольку генерал старшего по подъезду не перебивал, тот успел сказать и про наркоманов, которые ночами собираются на лестнице, и он, старший, однажды даже двух обезвредил; генерал среагировал на последнее слово и спросил «Как обезвредили?», а старший по подъезду с достоинством ответил, что вызвал милицию по 02, и, наверное, тут бы всем посмеяться, но к генералу подвели Щукина-отца, и со старшим по подъезду можно было уже и не разговаривать.
– Квартира ваша?
– Моя, моя – высокий, седой, в джинсовой куртке и старых кроссовках, когда-то белых.
– Башлачев, начальник УВД области. Не хочу вас пугать, но к вашему сыну у нас вопросы. Мы вас сюда позвали, чтобы эти вопросы задать в нормальной человеческой обстановке, без сломанных дверей, стрельбы и прочего. Вы готовы нам помочь?
Отец молчал, смотрел на генерала.
– Я вам даю честное слово, что если мы ошибаемся, то ваш сын не будет даже задержан. Поговорим и уйдем. Попросите его открыть.
– Честное слово? – генерал почувствовал, что на него сейчас будут орать, и почему-то растерялся. Старик действительно почти кричал, как будто до этого они с генералом уже успели крепко поругаться.
– Честное слово? Но вы ведь Советскому Союзу присягу давали, а в девяносто первом году ее нарушили, предали. Потом предали еще раз, когда выбрали Ельцина. Предаете ее теперь, когда сажаете ребят по политике. И что, я должен верить вашему честному слову? Да откуда у вас честное слово-то вообще.