Встал, дошагал до автобусной остановки и поехал в новый спальный район – там была церковь, он откуда-то это знал.
Никогда раньше здесь не был. Автобусная остановка, за ней новый рынок, за рынком какой-то страшного вида спорткомплекс, а вокруг дома, слева и справа – шестнадцатиэтажные, двадцатиэтажные, и «градом» здесь не обойдешься, все чужое и неприятное, совсем не родной город, ну и церковь – красного кирпича, шатровая, некрасивая, и еще надпись ХВ над входом – из дюралайта, пластмассового светящегося шнура, уместного скорее на каком-нибудь ларьке с выпивкой, чем на храме. Вздохнул, перекрестился, зашел.
Внутри одна бабушка продает иконы и брошюрки, больше никого. Подошел к ней – бабушке, кажется, нет и сорока, очки и платок старят, и полумрак еще этот.
– Скажите, – почему-то Химич начал шепотом. – Батюшка на месте? Мне бы с ним поболтать, – и запнулся, неудачное слово попалось, «поболтать».
Бабушка вздохнула, молча куда-то ушла. Химич потоптался у ее конторки, надоело, шагнул в глубь храма к иконам – Серафим, Сергий, Николай Чудотворец, Иоанн Кронштадтский. Сияющие, нарядные, новенькие, ненастоящие.
– Вы чего хотели? – настоятель, очки и черная борода, смотрит внимательно, не зло и не добро – просто смотрит. Химич заволновался.
– Да я и себе объяснить не могу, за этим к вам и пришел, – и улыбнулся, и замолчал.
– В Бога веруешь? – батюшка совсем не удивился тому, что к нему кто-то пришел «поболтать» – если человеку надо, то давай поболтаем, конечно.
– Верую, но не воцерковлен.
– Но не атеист?
– Сейчас понимаю, что нет.
– Сейчас?
– Раньше бы назвал себя атеистом.
– А теперь, значит нет? – батюшка явно обрадовался.
– Теперь нет.
– Это правильно. Атеист – это глупо. Особенно если называешь себя атеистом, а сам не атеист.
– Как я? – Химичу про атеистов было неинтересно, но заданную батюшкой тему он подхватил – своей-то у него не было.
– Как ты, да. Говоришь – был атеистом, а я тебе скажу – не был. Потому что настоящий атеист, если он последователен, обязательно должен покончить самоубийством, понимаешь?
– Нет.
– Потому что нет смысла жить, учиться и бороться, если после смерти только лопух вырастет. Уж лучше сразу в гроб. Но этого не происходит, так? Значит, атеисты не настоящие. Боятся чего-то.
– Боятся расстаться с жизнью, она же одна, другой не будет.
– Одна, и смысла в ней нет. Жизнь атеиста бессмысленна. Поэтому я считаю всех, кто не кончает с собой, религиозными. Даже тех, кто называет себя атеистом.
– Хорошо, я религиозный, мне это важно от вас слышать, – Химич вдруг заволновался, но он и ждал, что будет волноваться в этом разговоре, поэтому не удивился, так и надо. – И люди, в том числе плохие, которые вокруг меня – они тоже религиозные, так?
– Так.
– И вот как мне с ними жить? Хорошо, я неправильно сказал, они не плохие, они просто мне неприятны и даже мне враги. Что мне с ними делать?
– Есть мудрая пословица: с волками жить – по волчьи выть. То есть оказался среди волков – будь как волк, оказался среди тараканов – ползай как таракан. А у нас иначе: среди тараканов или среди волков ты должен быть православным христианином и никем больше, понимаешь?
– Понимаю. Не понимаю, что мне делать.
– Православное христианство – это не витрина вот такого магазинчика, которая должна привлечь людей, и все равно, что с ними дальше будет. Православное христианство – это вещь, которая требует от человека всей его жизни. Человек должен сжечь и комфорт, и уверенность в собственном будущем, и надежду на деньги, и надежду на власть, в том числе собственную. Или Бог, или жизнь.
– Я просто хотел о другом спросить. Вы говорите – Бог или жизнь, хорошо, я согласен, но что это значит на практике? Есть ли у меня право решить, кто имеет право на жизнь, а кто не имеет?