В управлении сразу запищало из приемной – губернатор на проводе, соединять? Губернатор говорил испуганно, звал к себе, Башлачев посмотрел на часы – как будто время имело какое-то значение, – сделал серьезное лицо, да, приеду, конечно. Вышел из кабинета, вызвал машину.
У губернатора уже сидел Сорока, и Башлачеву почему-то сразу хватило интуиции раскрыть убийство Богдана Сергеевича – да, конечно, Сорока, а кто еще. Потом уже без интуиции, разумом – а ему-то это зачем? Ответа не нашел, сел молча напротив Сороки, губернатор – справа за своим столом. Никто ничего не говорит, сидят молча, еще бы каждому в руку табличку «мы подавлены», хотя и без таблички все ясно.
Богдана Сергеевича действительно взорвали люди Сороки – начальник УФСБ был в курсе неожиданного сближения ночного и обыкновенного губернаторов и предполагал, что это может быть опасно для социально-политической стабильности в регионе, на страже которой он, Сорока, стоял. Убивать бандитов – у него же такое уже было со «Свечой», и благополучно обошлось, да и вообще, если люди рассказывают друг другу легенду о «белой стреле», то кто-то должен быть «белой стрелой», и почему бы Сороке не быть ею, он же чекист, он должен делать все сам, а если порассуждать, то ведь и Гринберга могли убить люди Богдана Сергеевича, а Гринберг – это дестабилизация, и если догадка про Богдана Сергеевича верна, то убить его самого – это стабилизация. В мысленном изложении теория генерала Сороки казалась ему самому симпатичной и убедительной, хотя если бы произнес ее вслух – да вот хотя бы сейчас, этим двум слушателям, – то сам бы прекрасно понял, что это довольно глупая паранойя и ничего больше. Но в том и заключается главный секрет Федеральной службы безопасности Российской Федерации, что никто никогда не знает, что происходит в головах ее генералов, и самые дикие параноидальные теории, вызревая под лобными костями старых и молодых чекистов, рано или поздно взрываются магнитными минами на крышах машин Богданов Сергеевичей.
– Помолчали и можем расходиться, да? – это губернатор, и было бы смешно, если бы в ответ на его такую шутку двое генералов, спохватившись, встали с мест и пошли бы по своим делам. Может быть, губернатор сам испугался такого развития событий, потому что встал из-за стола и прошел к двери – не пущу, мол.
– Я у вас что хотел спросить, – торопливо говорил он. – Что в регионе-то происходит? Что это вообще такое? Бандподполье? Дестабилизация? Передел собственности? Борьба за власть? Я не понимаю.
Сорока молчал.
– Тут вопрос простой, – Башлачев тоже встал, руками на столе раскладывал невидимые бумажки, привычка. – Связаны ли убийства Гринберга и Богдана Сергеевича с убийствами милиционеров. Как мы знаем, оперативными средствами это установить не удалось, пока можно только гадать. Я считаю, что даже если убийцы не связаны между собой, последние два убийства в любом случае можно считать последствием убийства милиционеров, а ключевое звено, за которое надо тянуть, чтобы вытащить всю цепочку – это смерть генерала Гончаренко.
– Что вы имеете в виду? – Сорока ожил, как будто сейчас сознается, что Гончаренко убили по его приказу. – Почему ключевое?
– Потому что смерть Гончаренко – это переход от убийств рядовых сотрудников к убийствам членов политической элиты региона. Если считать целью первых убийств политическую дестабилизацию, то все как раз сходится – раскачали ситуацию, и убийства пошли уже серьезные, нерядовые.
– Ну мы сейчас с вами договоримся до того, что убитые бывают первого и второго сорта, – заворчал Сорока, но уже спокойно; понял, что Башлачев его не подозревает.
– В каком-то смысле так оно и есть. Глупо ставить знак равенства между убийством Кеннеди и, я не знаю, пьяной поножовщиной. Может быть, об этом не стоит говорить вслух, но отрицать такое различие тоже, извините, нельзя.
– Я тут подумал, – губернатор снова сел за стол, – что такие убийства это не что иное как либерализация рынка массовых репрессий. Вот в девяностые это точно была либерализация – каждый сам себе Берия, каждый сам себе Ежов. А что мы с этим сейчас опять столкнулись – ну вот такой рецидив, назад в девяностые, многие же у нас этого на самом деле хотят.
– С экстремистами я разговаривал, – Сорока догадался, к чему клонит губернатор. – Откровенно вам скажу, экстремисты у нас в регионе такие убогие и невыразительные, даже неловко о них говорить. Если спросите меня, имел ли кто-то из них отношение к убийствам, скажу, что нет, не имел.
– Ну а кто тогда, приезжие? – у губернатора даже вопросов не было, повторял то, что слышал сам от тогда еще живого Богдана Сергеевича. – Известно что-нибудь о приезжих каких-нибудь?