Начинать всегда надо с программы-максимум – как выглядел бы идеальный вариант. А как бы он выглядел? Да очень просто. У этой области есть два богатства – нефть на шельфе и янтарь. На янтарном комбинате достаточно полутора тысяч рабочих, на нефтяных вышках и терминале – пусть в два раза больше, три тысячи. С семьями пускай получится десять тысяч, еще тысяч пять на охрану – милиция и ФСБ, ну и все, больше не надо. А их тут – миллион с чем-то. Зачем этот миллион, кому он тут нужен?
Нет уж, погрузить их в пароходы и вывезти всех хоть в Сочи олимпийские объекты строить, хоть на Дальний Восток китайцам сою выращивать. Все должно быть разумно и гармонично. Собственно, все беды у России ведь только от того, что ни разума, ни гармонии – вот и начинает в итоге народец ментов резать, а Иванову это разгребать.
Допил кофе, поставил чашу на карниз. Как разгребать – все уже придумал, окончательно.
45
Юре Щукину, студенту судостроительного факультета в техническом университете, до защиты диплома оставался год, и звучало это, в принципе, солидно, если не иметь в виду, что все сокурсники защитились уже месяц назад, а Юру не допустили к защите из-за, как это называлось, проблем с военкоматом, хотя на самом деле роль военкомата сводилась только к тому, чтобы приходить в университет и орать именно те слова, которые сочинили в центре «Э». На учет к эшникам Юру поставили сразу же, как только он попал в оперативную видеосъемку на каком-то очередном пикете в партийной футболке – красной с белым кругом, а в круге черные серп и молот. В Москве за такие футболки уже сажали, но до регионов новости доходят медленнее, и даже вопрос об отчислении с военной кафедры, хотя что уж проще, решался чуть ли не на уровне министерства в Москве – эшник, с которым тогда разговаривал Юра, первый эшник в его жизни, вздыхал и ворчал, что нацболов в его практике до сих пор никогда не было, и он надеялся, что и не будет – тихий регион, спокойный, откуда все берется.
Откуда – да вот оттуда, книжки да студенты, все, как сто лет назад. Очкарик с гуманитарного факультета (в каком еще университете мира есть факультет, который так и называется – гуманитарный?) выписывал московские газеты, в том числе и ту, самую главную, с гранатой-лимонкой на первой полосе и списком редколлегии, полностью состоящим из покойников во главе с композитором, которого Юра в детстве видел по телевизору в передаче про Ленина (композитор доказывал, что Ленин был гриб), и о котором, кроме той передачи, Юра еще знал, что он умер от загадочной болезни, когда вокруг сердца образуется опухоль, окружает сердце и сжимает его, как в кулаке. Юра почему-то часто думал об этой болезни, ему снилось чье-то сердце, сжимаемое чьим-то кулаком – в общем, если и был в городе подходящий читатель для газеты, основанной тем композитором, то это он, Юра.
Очкарик с гуманитарного, не закончив аспирантуру, быстро уехал в Москву, и о нем доходили нехорошие слухи, что он там работает уже чуть ли не на ФСБ, продался, ссучился – но Юра не любил разговаривать на эти темы, считая, что обвинять кого-то в том, что он живет не по совести, глупо, потому что никто никому ничего не обещает, и вообще – стоит ли требовать верности от ежевичного куста? Юре нравилось относиться к людям, как к ежевичным кустам, от которых ничего никогда не ждешь, но когда на них вырастает ягодка, ее можно сорвать и съесть – приятный сюрприз, но не более.
О дипломе и о военной кафедре н не жалел – ну, заберут в армию (он говорил – «армеечку»), ну и послужит, обзаведется друзьями, примет их в партию. Он уже имел право принимать людей в партию, и даже принял двоих, в общем, случайных, подарил им по футболке и по номеру газеты. Ему нравилось заниматься политикой, ходить в красной майке на митинги к коммунистам, продавать там газету, клеить на фонарных столбах стикеры «Я положил на выборы» или «Россия все, остальное ничто» – его ловили, грозили, проводили «профилактические беседы», и, если совсем честно, в тех беседах и в угрозах, да и в отчислении с военной кафедры политики было больше, чем в расклеивании стикеров по столбам. Он понял это не сразу, а года три назад, когда летал в Москву хоронить незнакомого товарища по партии – тоже Юру, подмосковного мальчика, которого бейсбольными битами забили до смерти эшники.