Ехали на похороны из Москвы на автобусе, и за автобусом двигались две милицейские машины – не кортеж, а буквально погоня, у милиционеров это называлось антитеррористическая операция «Автобус», и по всем бумагам проходило, что в автобусе едут до такой степени опасные люди, что их ни в коем случае нельзя допустить на кладбище, и у кладбищенского поворота одна из двух машин обогнала автобус, другая включила громкоговоритель и велела прижаться к обочине, всех выгнали из автобуса, проверяли документы, пробивали по базам, спрашивали, кто организатор мероприятия, и кто-то орал на ментов – Эй, это не мероприятие, мы человека хороним! – а менты вжимали головы в воротники, молчали – им ведь тоже было не по себе, у них ведь тоже есть какая-то граница, за которой начинается «грех на душу». Устроить человеку смерть от легочной недостаточности – это всегда пожалуйста, а помешать людям хоронить товарища – это да, нехорошо, простите, мужики, служба.
У тех, которые убили того, подмосковного Юру, тоже была служба. Юру сначала забрали в милицию (и тоже за стикеры на столбах – в Подмосковье все как везде), потом составили протокол и отпустили, но сразу за ним, не прячась, из отделения вышли двое в штатском, и он даже знал одного, разговаривал с ним в центре «Э» с полгода назад, и Юра позвонил другу в Москву, сказал – «меня эшники пасут», – и больше ни с кем на связь не выходил, никто больше не слышал его голоса, его нашли в десять вечера в скверике у проходной кондитерской фабрики, еще живого.
Через сутки в районной больнице, уже после трепанации, дежурная медсестра сразу честно сказала его маме, что, вы знаете, у него мобильный надрывался, поэтому мы его выключили, извините. В мобильном записан телефон мамы, так и написано – «мама», в кармане паспорт с пропиской, и можно догадаться, что мать ищет, обзванивает морги, но никому ни до чего нет дела, и Юра Щукин, пока менты на повороте держали их в очереди, проверяя документы, слушал, как кто-то незнакомый, ссылаясь на маму Юры убитого, говорил, что тому Юре, наверное, даже повезло, потому что эшник попался садист, бил куда попало и не глядя, даже шнурки на ботинках порвались от ударов, и Юра как потерял сознание, так больше в него и не приходил, то есть не мучился, не понимал, что случилось.
Юра Щукин летел домой после похорон, и думал, что вот это и есть политика, и если те, в общем, глупости, которыми занимается он и занимался тот Юра в Подмосковье, кажутся ментам настолько важными, что они за это готовы убивать – значит, мы все делаем правильно, надо и дальше клеить эти стикеры и раздавать или продавать эти газеты. Уже только газеты – запрет на партийные футболки дошел и до регионов, в футболке Юра больше не ходил.
В камере следственного изолятора областного УВД он сидел один, книг не было, спать не давали, даже на допросы не водили, ничего вообще не происходило, можно было только думать. Он думал сначала о подмосковном Юре, а потом о той композиторской опухоли, которая, как кулак, сжималась вокруг сердца и убивала.
46
Помазкин вышел к морю, потирая запястья, с которых только что сняли наручники. Пляж, песок, черные водоросли и, кажется, в водорослях янтарик, он наклонился, пошевелил пальцами – да, точно, янтарик, на счастье. Не заметил, как промокли ноги, отпрыгнул назад, оглянулся – нет, никого его прыжок не испугал, все в порядке. Сел на песок, стал развязывать шнурки на кедах. Шнурки! Впервые за много дней на нем обувь со шнурками.
Пустой пляж, территория министерства обороны, посторонним вход воспрещен. Раз в год здесь проводили тренировку десантных кораблей, точнее – единственного корабля, «Мордовии», проект 12322, тип «Зубр», он подплывал к самой кромке пляжа, и из него на песок выкатывались морские пехотинцы. Теперь пехотинцев высадили наоборот – с берега, и одним из этих пехотинцев был сам Помазкин, бородатый, непричесанный, похудевший и с глазами, в которых впервые за эти дни поселилась надежда если не на свободу, то на какую-то новую жизнь, потому что черт его знает, может быть, его сейчас посадят в большой десантный корабль и отправят искупать вину кровью, штурмовать какие-нибудь датские или шведские пляжи, он сможет, он справится.