«Пятница, 18 ноября.
Полон желания решительно поговорить с министром и уйти из министерства возможно скорее. Министр вызывает меня к себе в 10 часов и беседует самым любезным образом; это вместе с жалким видом министра невольно заставляет закрыть рот. Государь вчера был по отношению к министру очень милостив; поручил отпустить послов, которых не успеет принять, и дать г-ну Стаалю поручение — выразить королеве Виктории признательность за проявленную ею симпатию и за назначение его шефом одного из шотландских полков, чего никогда не случалось раньше. Что касается Шувалова, то государь сказал, что для него нет никаких поручений, поскольку он сам лично уже написал кайзеру Вильгельму несколько строк, отправив послание с принцем Генрихом...»
Королева Виктория продолжает оказывать знаки благоволения своему новому внуку. Николай прекрасно помнит, что ни его отец, ни дед, Александр II, не любили, в сущности, Викторию и, соответственно, не питали особенно добрых чувств к Англии. Он даже немножко удивлён, ему даже и немножко странно: «Теперь я должен звать её бабушкой!»
Бабушка любит внука Ники, и министры уже должны примерять эту любовь к внешней политике Российской империи...
«Воскресенье, 20 ноября.
...Как говорят, государь принимал послов, не приглашая садиться и не беседуя с ними о политике. Нелидов опасается, как бы наше сближение с Англией не слишком сказалось на константинопольской арене...
...Оболенский приходит завтракать, а потом мы с ним идём вскрывать почту, прибывшую с очередным курьером. Нет ничего особенного, если не считать одной характерной депеши от нашего поверенного в делах в Лондоне, отправленной вечером 14 (26) ноября. Королева Виктория отпраздновала день свадьбы Их Величеств большим банкетом в Виндзорском замке, куда было приглашено всё наше посольство в полном составе. Престарелая королева, подняв бокал, провозгласила: «Хочу предложить тост за здоровье Их Величеств русского императора и императрицы, моих дорогих внучат!» После этого королева стоя выслушала национальный русский гимн. После обеда каждый из членов посольства был подозван к Её Величеству и удостоился нескольких любезных слов...»
Но старика Ламздорфа этим блеском не обманешь. Он-то знает, что сколько ни пей за здоровье молодой императорской четы, династия Романовых этим не спасётся!..
«...Великая княгиня добавила: «Да, это двор, который ещё немножко висит в воздухе». Всё это, видимо, подтверждает слухи о каких-то трениях между молодым государем и его дядями Владимиром и Сергеем; в этом не было бы ничего плохого, если бы Его Величество сумел их поставить при этом на надлежащее место...»
Но Николай II и его супруга никого не умеют «поставить на надлежащее место», напротив, ставят всех исключительно на самые ненадлежащие места!..
Год проходит, как сон пустой. Наконец-то в российских политических кругах осознали, что крушение Османской империи ничего доброго Российской империи не принесёт. Позиции меняются. Теперь Англия относится скорее положительно к сепаратистским движениям, разъедающим Османскую империю; а Россия, которая столько времени эти движения не только поддерживала, но и всячески провоцировала, теперь стоит именно за сохранение целостности Османской империи, которую так истово рушила при Александре II. Российские политики не поддерживают сепаратистские выступления критских греков и армян в Сасуне, Эрзеруме, Трабзоне...
«Пятница, 12 мая 1895 г.
...Вечером государь возвращает с пометой «Конечно, нет» следующую телеграмму Нелидова, посланную из Константинополя 11 (23) мая 1895 г.:
«Английский посол спросил меня по приказу Кимберли, возможно ли добиться назначения верховным комиссаром европейца. Мысль об этом исходит, как я полагаю, из армянских кругов, которые хотели бы придать намеченным реформам политический и национальный характер, в то время как мы с французским послом стараемся в соответствии с полученными инструкциями сохранить за реформами общий административный характер. Поэтому я ответил английскому послу, что замысел Кимберли представляется мне недопустимым, добавив, что султан отвергнет его, а императорское правительство, по всей вероятности, не поддержит».
На перлюстрированной телеграмме Кимберли Ласселсу[122], посвящённой тому же вопросу, государь написал: «Нам нельзя сдаваться на дальнейшие происки Англии в армянском вопросе». Всё это доказывает, что наш молодой монарх значительно меньше англофил, чем обычно были склонны думать в начале его царствования».
На политической арене Англии, Россия, Франция и Германия танцуют сложный салонный танец-игру — котильон; партнёры переходят взад и вперёд, изящно протянутые дипломатические руки то сцепляются, то расцепляются; происходят карнавальные обманы и обмены бутафорскими орденами... Конечно же, за всем этим должна последовать какая-нибудь очень большая война. И она, мировая, последует, в 1914 году, окончательно завершив не календарный, а истинный век Виктории, спустя тринадцать лет после смерти королевы...
А покамест...
«Вторник, 25 июля, 1895 г.
...Эйленбург, хотя и спешил, счёл долгом осведомить своего друга Сакена[123] о том, в каком настроении в отношении японо-китайских дел он оставил своего повелителя; кроме того, он хотел дать некоторые разъяснения по поводу предстоящего в ближайшем будущем путешествия Вильгельма II в Англию. По первому вопросу германский император будто бы «твёрдо решил придерживаться сам и заставить придерживаться других того принципа, что, поскольку действия России на Востоке имеют большое цивилизаторское значение и только она одна в состоянии их там предпринять, справедливо предоставить ей свободно действовать для наилучшего выполнения указанной важной задачи». «Никто не заставит меня отклониться от этого принципа, — будто бы сказал кайзер буквально, — и в случае надобности я гарантирую России её западную границу. Я был немного обижен делом о займе, но это нисколько не задевает моей решимости предоставить России свободу рук на Востоке». Что касается поездки в Англию, то кайзер будто бы сказал: «Я более, чем хорошо, знаю Англию и знаю, какого мнения придерживаться относительно смен министерства в этой стране. Политика Англии всегда остаётся одной и той же. Нельзя ни доверять Англии, ни идти заодно с ней. Мне хочется повидаться со своей бабушкой, мне интересно посмотреть состязание парусных и гребных лодок в Каусе[124]. Вот и всё. Я, конечно, увижусь с Солсбери[125], но у меня уже есть сложившееся мнение относительно возможной оценки английской политики». Отвечая на вопрос Эйленбурга[126], кайзер будто бы добавил: «Не только разрешаю, но даже поручаю заверить графа Остен-Сакена, что моя поездка не преследует никакой политической цели и у России нет здесь никакого повода для беспокойства». Эйленбург неоднократно возвращался к заверениям, что государь может полностью рассчитывать на молодого императора Германии. «Кайзер по-прежнему убеждён, что мир в Европе зависит от полного доверия между двумя монархиями» и т. п. На этом документе государь не сделал никакой пометы! Граф Сакен верит в искренность чувств и слов императора Германии, но в то же время отмечает диаметрально противоположные настроения в прессе, общественном мнении и официальном мире, в особенности в германском министерстве иностранных дел, которое, как он считает, находится под влиянием первого советника барона Хольштейна, фанатичного почитателя Бисмарка и идей бывшего канцлера. Именно этим он объясняет теперешнее стремление поддержать Японию и ответ берлинского кабинета, столь противоположный нашим взглядам. В газетных материалах нахожу интересную статью о создании английского порта в Ванкувере; он будто бы будет готов через три года и не имеет другого назначения, кроме как служить противовесом предстоящему росту значения Владивостока. Напряжённость отношений с Германией; какую пользу принёс нам гарантированный нами китайский заем? Одни лишь французы получили от него прибыль, а теперь мы вынуждены поддерживать их претензии!..»
122
123
125
126