Выбрать главу

Дизраэли отлично понимал сложившуюся ситуацию. На суше свободное сообщение Англии с Индией и Австралией возможно было только через владения Османской империи; на море путь в Индию лежал через Суэцкий канал, очень уязвимый в том случае, если бы Османские владения в Азии очутились в руках страны, враждебной Англии. Такой враждебной страной была, в сущности, Россия. Россия питала широкие и опасные замыслы...

Теперь Россия, Германия и Австрия разработали антиосманский меморандум и предложили Англии подписать его. Дизраэли решительно отказался. В интересах Англии было сохранение Османской империи, а вовсе не союз с такими, в сущности, врагами Англии, как Бисмарк и российский министр иностранных дел, канцлер Горчаков. Дизраэли твёрдо решил, что Англия не будет вовлечена в войну, а, возможно, и Россия проявит благоразумие. Но на благоразумие российских политиков особенно рассчитывать не приходилось!..

* * *

Антитурецкая истерия затронула даже интеллектуалов, не наклонных в общем-то к проявлениям дурно пахнущего патриотизма. Осенью того же 1876 года Иван Сергеевич Тургенев писал брату Николаю: «Я понимаю твои сомнения насчёт моего авторства в деле «Крокета»; это совсем не по моей части и не в моём духе! И, однако, представь! Эту штуку я точно написал или, вернее, придумал ночью, во время бессонницы, сидя в вагоне Николаевской дороги — и под влиянием вычитанных из газет болгарских ужасов...»

Речь шла о стихотворении Тургенева «Крокет в Виндзоре». «Вычитанные из газет ужасы» сильно повлияли на чувствительную душу русского писателя. Он тотчас ярко вообразил себе страшную картину: жестокие турки зверски режут несчастных болгар, а в это время английская королева преспокойно развлекается!

Иван Сергеевич даже говорил кому-то из своих знакомых, что если бы был англичанином, то непременно покончил бы с собой! Но, как известно, Тургенев не был англичанином.

«Крокет в Виндзоре» — отнюдь не лучшее сочинение Тургенева. Даже и удивительно, неужели такой пошлонапыщенный стишок мог написать автор «Рудина» и «Отцов и детей»? Роман «Накануне» с главным героем, болгарским экстремистом Инсаровым, получился лучше; особенно эпизод постановки «Травиаты» и сцена, где дворянская дочь Елена приходит к студенту-болгарину и отдаётся ему!.. Ни болгар, ни турок русский писатель, разумеется, никогда в глаза не видел!..

Однако, вот —

КРО́КЕТ В ВИНДЗОРЕ

Сидит королева в Виндзорском бору... Придворные дамы играют В вошедшую в моду недавно игру; Ту кро́кет игру называют. Катают шары — ив отмеченный круг Их гонят так ловко и смело... Глядит королева, смеётся... и вдруг Умолкла... лицо побледнело.
Ей чудится: вместо точёных шаров, Гонимых лопаткой проворной, - Катаются целые сотни голов, Обрызганных кровию чёрной... То головы женщин, девиц и детей... На лицах — следы истязаний, И зверских обид, и звериных когтей - Весь ужас предсмертных страданий.
И вот королевина младшая дочь – Прелестная дева — катает Одну из голов — и всё далее, прочь, И к царским ногам подгоняет. Головка ребёнка в пушистых кудрях – И ротик лепечет укоры... И вскрикнула тут королева — и страх Безумный застлал её взоры.
«Мой доктор! На помощь! Скорей!» И ему Она поверяет виденье... Но он ей в ответ: «Не дивлюсь ничему; Газет вас расстроило чтенье. Толкует нам «Times», как болгарский народ Стал жертвой турецкого гнева... Вот капли... примите... всё это пройдёт». И — в замок идёт королева.
Вернулась домой и в раздумьи стоит... Склонились тяжёлые вежды... О, ужас! кровавой струёю залит Весь край королевской одежды! «Велю это смыть! Я хочу позабыть! На помощь, британские реки!» — «Нет, ваше величество! Вам уж не смыть Той крови невинной вовеки!»

Кто-то (неизвестно — кто!) предложил прозаический перевод стихотворения в «Дэйли ньюс». Редакция, поразмыслив, ответила, что печатать «Крокет в Виндзоре» не будет, «потому что это может оскорбить чувства королевы»...

Крокет, стало быть... Харлингем — юго-запад Лондона — теннисные корты, площадки для игры в крокет...

«— Все по местам! — закричала Королева громовым голосом.

И все побежали, натыкаясь друг на друга, падая и вскакивая. Однако через минуту все уже стояли на своих местах. Игра началась.

Алиса подумала, что в жизни не видала такой странной площадки для игры в крокет: сплошные рытвины и борозды. Шарами служили ежи, молотками — фламинго, а воротцами — солдаты. Они делали мостик — да так и стояли, пока шла игра.

Поначалу Алиса никак не могла справиться со своим фламинго: только сунет его вниз головой под мышку, отведёт ему ноги назад, нацелится и соберётся ударить им по ежу, как он изогнёт шею и поглядит ей прямо в глаза, да так удивлённо, что она начинает смеяться; а когда ей удастся снова опустить его вниз головой, глядь! — ежа уже нет, он развернулся и тихонько трусит себе прочь. К тому же все ежи у неё попадали в рытвины, а солдаты-воротца разгибались и уходили на другой конец площадки. Словом, Алиса скоро решила, что это очень трудная игра.

Игроки били все сразу, не дожидаясь своей очереди, и всё время ссорились и дрались из-за ежей; в скором времени Королева пришла в бешенство, топала ногами и то и дело кричала:

   — Отрубить ей голову! Голову ему долой!

Алиса забеспокоилась; правда, у неё с королевой пока ещё не было ни из-за чего спора, но он мог возникнуть в любую минуту.

   — Что со мной тогда будет? — думала Алиса. — Здесь так любят рубить головы. Странно, что кто-то ещё вообще уцелел!..»

Совсем не исключено, что Тургенев был знаком с текстом Кэрролла. С английской королевой Тургенев, конечно же, в крокет не играл; но в России, в так называемом свете, — мог!..

«Общество партии крокета, на которое княгиня Тверская приглашала Анну, должно было состоять из двух дам с их поклонниками». Это, впрочем, не Тургенев, а Толстой.

Недавних крепостных, будущих «освободителей» балканских славян, Тургенев изображал гораздо более объективно и поэтически точно, нежели королеву Викторию:

Давненько не бывал я в стороне родной... Но не нашёл я в ней заметной перемены. Всё тот же мертвенный, бессмысленный застой, Строения без крыш, разрушенные стены, И та же грязь и вонь, и бедность, и тоска! И тот же рабский взгляд, то дерзкий, то унылый... Народ наш вольным стал; и вольная рука Висит по-прежнему какой-то плёткой хилой...

Стихотворение показательно называется: «Сон»...

* * *

Достоевский в «Дневнике писателя» вёл своего рода хронику балканских событий. Публицистика Достоевского производила сильное впечатление на умы современников. Судил он бескомпромиссно. Так, в 1876 году объявлял:

«Тот не русский, который не признает нужды завладеть Константинополем/Царьград».

Представления великого писателя о так называемом «Восточном вопросе» совершенно средневековые, напоминающие о времени крестовых походов, а не о второй половине девятнадцатого века с его европейской дипломатией и научной этнографией:

«...народ наш, почти весь, или в чрезвычайном большинстве, слышал и знает, что есть православные христиане под игом Магометовым, страдают, мучаются и что даже самые святые места, Иерусалим, Афон, принадлежат иноверцам...»