Чушь - но ему сделалось очень страшно. Потому что слышал он не только о том, как менты обирают пьяных. Но и о том, как выбивают признания. Уже и картотеку пропавших без вести готовы на него навесить.
- Еще раз прошу: колись сам. Здесь и сейчас. Сразу. Чтобы и тебе легче и нам меньше работы. Оформим как явку с повинной, суд потом тоже учтет. Ну?! Как убивал?! После ссоры или для кайфа?! Если после ссоры, меньше нужно по картотеке перебирать, после ссоры - значит, не маньячишь. Бытовуха.
Ему любезно предоставили выбор. И дали хороший совет: конечно же, маньяку статья гораздо хуже. Расстреляли же Чикатило. А бытовое убийство, может, в пределах десятки. Мелькнула мысль: согласиться сейчас, выйти из кабинета здоровым, а потом отпираться на суде.
Но не мог он, чтобы завтра судачили все знакомые: "Братеев-то убийцей оказался! А что - он способен! - Нет, я не ожидала. - А я думала всегда: такой способен!"
- Чушь это. Никого я никогда не убивал. Ни Ариадну...
В ответ он получил резкий удар сзади по затылку, так что голова кивком качнулась вперед, а подбородок воткнулся в грудь. Это кто-то из банды пинкертонов следствия.
- Язык не откусил? Ну так откусишь язык свой поганый! Как он у тебя повернулся болтнуть, что я чушь сказал?! Ну, быстро и подробно: за что и чем?!
- Я ее не убивал...
Удар сзади повторился. Больно - но еще не слишком больно. Больше - страшно и обидно разом.
- Будешь правду говорить?
- Я уже сказал правду.
- Нет, не понимаешь ты. Ну посиди, подумай.
Следователь медленно, очень картинно встал, обнаружив неожиданно длинный рост, хотя за столом казался скорее маленьким, собрал со стола какие-то бумаги, уложил их в портфель и медленно вышел.
- Не огорчай следака, понял? - послышался совет сзади.
Герой повернул было голову - и получил удар в глаз.
- Сидеть прямо и не оглядываться. Ну, будешь правду говорить?
- Я уже сказал...
Из-под Героя выдернулся стул, он полностью отметил в сознании миг невесомости, когда парил без опоры - и грохнулся копчиком, спиной, затылком об пол.
Это было уже очень больно. И по-настоящему страшно. Голову беречь. Шов бы недавний выдержал! И последняя почка! Но именно в этот момент появилось и новое чувство: ярость!
Никогда, как обнаружилось, он никого не ненавидел до этой минуты. Ненавидел до того, что величайшим наслаждением было бы схватить и этого следователя Люлько, и палача, притаившегося за плечами, и бить, бить, бить нет, медленно, подробно, тщательно убивать, откусывая щипцами по сантиметру, чтобы умирали долго-долго.
Сапоги вонзились в ребра. Очень больно, конечно, но спазм ненависти обезболивал отчасти. Похоже помрачалось сознание и уходило в туман все вокруг при любовных приступах Героя. Пароксизм ненависти оказался родственным припадку любовной страсти.
Пусть убьют! Даже, может быть, лучше, если убьют, забьют - тогда изуродованный труп будет обличать садистов!
- Ну, вспомнил, как было дело?!
Герой решил - молчать. Что-то говорить бесполезно. И много чести для этих подонков: слышать его голос!
- Чего, откинулся уже? Не валяй ваньку. Таким, как ты, пятерная доза положена! Ну, вспомнил?! Будешь рассказывать?!
Пусть убьют! Пусть сядут за это! Пусть их уголовники в зоне раскатают печенкой наружу!
Его снова вздернули вверх с пола и с размаху усадили на стул.
И словно ждал за дверью, тотчас вернулся оживленный следователь Люлько, как будто радостную новость узнал в коридоре.
- Ну что тут у нас?
- Молчит, гнида.
- Напрасно. Совсем напрасно. Мы ведь тело уже нашли. Эксперты добудут материал в известном месте, сравнят с твоим - и будет полное совпадение. Как у пули и ствола. Признание - оно только облегчит, а мне твое признание и вовсе лишнее. На уликах пойдешь. Труп есть, экспертиза приложится - прозрачное дело. Ну как, вспомнил, как убивал Ариадну Котову?
Герой уже решил, избрал линию - и не мог перемениться. Слабо оправдываться: да, спал он с ней, но потом не убивал - уже было поздно. Хотя черт знает, что может найти экспертиза: ведь не по дороге от него она утопилась. Или неизвестно как погибла. Он не взвешивал, где меньше риска, он уперся и мог твердить только одно:
- Никого я не убивал.
- Напрасно. Ну значит, посиди в камере, подумай, как дошел до жизни такой.
После избиения он смог встать. Ныло тело - но даже не слишком сильно, вот что удивительно! А казалось - забивают до смерти. Значит, все только начинается.
Еще повезло, что пинали ногами со стороны удаленной почки - черт с ними со швами, даже хорошо, если бы разошлись: требовать врача и найти прибежище в больнице, хоть бы и тюремной. Лишь бы не били по последней почке.
28
Героя повели коридорами в классической позе - со сложенными сзади руками, - и он уже стал не он, а подневольный заключенный. А когда распахнулась и захлопнулась за спиной массивная, как в сейфе, дверь, когда "лязгнули" - нет и не придумают более рокового глагола - замки, провал в преисподнюю завершился. Вот и самое дно.
Запах! Запах поражал сильнее, чем даже вид. Нестерпимая вонь - пота, мочи, табака, хлорки и чего-то еще. Запах отчаяния. Даже боль почти утихла, а самым мучительным сделался запах.
Но постепенно вырисовывался в мутном воздухе и пейзаж.
В крошечной камере с двухъярусными нарами ("вагонками", вспомнил Герой Солженицына) многие почему-то стояли. Но и все лежачие места, похоже, были заняты. Почти все здешние насельники были раздеты по пояс, что напоминало какую-то картинку, изображающую ад.
Вслед за невыносимым запахом почувствовалась и жара.
- Ну вот еще жилец пожаловал! - объявил довольно-таки бодрый бас. - За что тебя потягали, парень?
- Ни за что, - правдиво признался Герой.
Правда эта вызвала жеребячий хохот.
- А ты думал, все остальные тут по паре мокрух на брата тянут? Чего тебе шьют?
- Убийство.
- Мокруха - это серьезный разговор. И кто ты у нас - киллер или бытовик?
Герой наконец разглядел, что основной бас принадлежал сильно татуированному мужику, восседавшему на унитазе, как на троне.
- Следователь шьет...
- Следак.
- Пропала одна дальняя знакомая. Говорит следак, что труп ее нашли. И вот будто бы я.
- А как? По пьянке ее загасил, из ревности, может, как этот негр Отелло? Или ты кайф на этом ловишь?
- Следак на все согласен. Только бы признался.
- Бери на себя бытовуху, а лучше - эффект! Задвигай, что уронила она тебя, оскорбила очень. Может, не потянул ты на нее, она обозлилась, пидором тебя кликанула, ты и взвился. Эффект - когда себя не помнишь - детская статья.
- Чего брать, если я не убивал ее.
- В несознанку пошел. Они несознанку не любят.
- Кончай, Мохнач, дай посрать людям. Или досирай, или мотай - не прокурор, по два часа сидеть срать!
Названный Мохначом мужик громко пукнул в ответ, вызвав одобрительный хохот.
- Срал я на прокурора! И на тебя тоже. Сколько душа просит, столько и усижу. Ну и как ты, раскололся следаку?
- Нет. Ведь я же не убивал ее вовсе. Даже не думал.
Многие радостно засмеялись.
Несостоявшийся гениальный физик, начинающий бизнесмен и богач, всегда стоявший выше толпы, он почувствовал себя совсем несмышленым в этом обществе, как чувствовал себя когда-то еще дошкольником в компании взрослых.
- А куда мне можно? Прилечь бы?
Снова раздался бодрый смех. А кто-то от смеха сразу закашлялся и не мог остановиться.
- Плацкартного места тут не положено. Ляжешь во вторую смену. Тебя как припарили там в уголовке?
- Как это?
- Печенками рыгаешь?
Этот образ Герой понял, принял всем своим измученным нутром, да тут же подоспел и переводчик:
- Били? - переспросил по-общерусски очень худой мужчина в косо сидящих очках и со следами былой интеллигентности на лице. Может быть, когда-то он был даже похож на Чехова.
- Да, - неохотно подтвердил Герой, точно он сам совершил нечто постыдное, а не над ним.