Я прижимаю ее к стене еще сильнее, развязываю пояс халата, провожу рукой по ее животу и сжимаю грудь, жадно целуя ее губы. Она тихо стонет мне в губы и соблазнительно выгибается под моей рукой, признавая все свои желания.
Ну и кому она врет? Она хочет меня ничуть не меньше, чем я хочу ее. Она всем своим естеством хочет быть моей, зачем тогда такое сопротивление? Зачем все эти глупости? Зачем же ты пытаешься опалить меня, мой Огонечек?
Я провожу рукой вниз по ее животу, скольжу пальцами между ее ног, стараясь понять, возбуждена ли она от одного прикосновения или ей все равно. Чувствует она то же желание, что я сам, или все же ей владеет что-то другое? Я хочу быть уверен наверняка. Я хочу знать точно, и я получаю что хочу.
Она мокрая, горячая и податливая, словно только и мечтает, что о нашем единстве. Она легко пропускает два моих пальца, раздвигает сама ноги и даже двигает бедрами мне навстречу, пытаясь насадиться на мои пальцы, одурманенная и опьяненная своими эмоциями. Ее тело просто умоляет меня о сексе, а я не хочу ему отказывать, потому что мне ее пока мало, слишком мало. Я не могу на нее насмотреться, надышаться ею, насытиться прикосновениями, а секс — это танец, которым можно насладиться сполна, если понимать его суть, но она провинилась. Как можно ее после такого награждать любовью?
Я отступаю, думая именно об этом, облизываю губы, затем пальцы и осматриваю ее с ног до головы. Халат расстегнут, полы отброшены в сторону, показывая ее всю, какая она есть. Ткань сползла с одного плеча, подчеркивая линию ключицы и мышцы шеи, она даже не пытается прикрыться, пьяно глядя на меня. Дышит тяжело, так что вставшие соски подрагивают, да и ноги свести не пытается.
Само желание, не иначе. Рыжие растрёпанные волосы падают ей на плечи. Губы приоткрыты. Глаза полны тумана.
— Ну же, признай, что ты хочешь меня, и я разверну тебя к стенке и возьму тебя по-настоящему! — велю я ей, предвкушая миг томного неизбежного признания.
Вчера она была очаровательна в своем невинном возбуждении. Я ждал, что она посмотрит на меня и признается, что мечтает о том же, что застряло у меня в голове. Это ведь очевидно и неоспоримо, как то, что она моя истинная. Ей нужно только сказать это вслух, и тогда я не буду ее мучить, прощу, разверну ее к стене, заставлю нагнуться, войду в нее одним рывком, так как ей сейчас нужно. Насажу ее на член до упора, до стонущего крика. Буду мять ее попу и грудь, ругая ее за непокорность и целуя в нежные плечи, чтобы она понимала, что всерьез я на нее злиться просто не могу. Ей это понравится. Ей это должно нравиться. Она наверняка придет в восторг, даже если я ее отшлепаю, потому что это буду я и больно ей не будет. Да, так и сделаю, пока семя будет стекать по ее ногам, будет ей хоть такое наказание.
Потом научу ее брать в рот. Потом снова возьму. Столько раз возьму, сколько она сможет выдержать за раз, пока не начнет умолять о пощаде, умирая от наслаждения.
Это хоть немного насытит меня, но она молчит, пока я все это себе представляю. Смотрит на меня томно и молчит, будто читала мои мысли.
У меня не получается сдержать усмешку. Член стоит таким колом, что больно держать его в штанах, но мне очень хочется, чтобы она сама их расстегнула, освободив его для себя, ведь именно этого она и хочет, зачем же врать? Зачем молчать, когда все так просто и очевидно?
— Ненавижу тебя, — неожиданно со стоном отвечает мне Марта, глядя прямо в глаза.
Меня как ледяной водой окатывает. Становится не до улыбок и даже не до возбуждения. Золотого обода в глазах у нее не видно, только внезапная боль и… горечь, как будто она смогла уничтожить все этой фразой.
У меня не получается сдержать рычание. Мне хочется схватить ее за горло и треснуть со всей дури о стену, чтобы вся эта бредовая вата из ее малолетней башки вылетела, но нельзя так с будущей матерью твоих детей. Я хочу схватить ее, закинуть на плечо, отнести на кровать, швырнуть там на подушки, привязать ей руки к изголовью и трахать, пока она не заберет свои слова обратно и сотню раз не повторит, что любит, признавая свою дурость.
Она должна меня любить!
У меня даже вздергивается рука, готовая ее схватить.
— Давай, пользуйся своей силой, что ты еще можешь? — говорит она, дрожа. — Я не хочу тебя, и все, что ты делаешь со мной, это не добровольно, понял?!
Я сжимаю кулак, так к ней и не прикоснувшись. Не могу ни схватить ее, ни ударить. Ничего не могу и ничего не понимаю.
«Не добровольно» — звенит в моей голове.
Но этого не может быть. Этого я не могу понять, но спорить с этой ненормальной не хочу.