— Да, — паренек медленно встал, видимо силы постепенно возвращались к нему, — пойдем, поможешь открыть, там дверь очень тяжелая.
Он прошел в дальний угол, откинув старые стулья кучей валявшиеся у стены.
— Тяни, — сказал Сергей, берясь за ручку двери, которую раньше я не видел. Он схватился за нее, и под нашими общими усилиями дверь постепенно стала открываться.
Оттуда пахнуло плесенью и затхлым, застоявшимся воздухом. Какие-то тени мелькнули невдалеке, и шорох крыльев заставил меня отшатнуться.
— Да не бойся ты их, — успокоил его Сергей.
— Что это?!
— Упыри, — усмехнулся он. Внезапно мы услышали, как у входной двери кто-то заскрипел засовом.
— За нами вернулись! — радостно крикнул Сергей и бросился назад.
Я выскочил следом за ним, но не рассчитал и стукнулся головой о трубу, торчащую из стены, в моих глазах потемнело, и из глаз брызнули искры.
— Алешка, ты здесь? — услышал я голос своего друга Коли.
— Здесь, здесь, — я потирал шишку, — включи свет. Тот включил и я огляделся.
— Серый — негромко позвал я.
— Ты кого зовешь? Я выскочил в коридор и растерянно огляделся.
— Сергей! — еще раз позвал я. — От сюда сейчас никто не выходил?….
— Да кроме тебя никто.
— Куда же он делся? — пробормотал я и вернулся в каморку.
— Кто он-то? Здесь же никого нет кроме нас, — Коля несмело зашел за мной следом. Я огляделся, — подвал был пуст.
— Мегера разрешила мне тебя отпустить, — друг с опаской посмотрел в тот угол, куда я глядел, — сейчас уроки начнутся …
— Уроки?! А разве обед уже был?
— Да, наверное, она забыла тебя выпустить.
— Забыли… и его тоже забыли.
— Кого?
— Серегу.
— Какого?… — с участием спросил Коля.
— Его закрыли в подвале и забыли.
— Это во время войны? Говорят даже, что его загрызли крысы.
— Ты что-нибудь слышал об этом?
— Да так, немного. Его наказали, закрыв в подвале, а потом, представляешь, неожиданно началось наступление немцев, детдом эвакуировали, а про него забыли.
— Вот гады!
— Кто? Немцы?
— И они тоже!
— Ой, где это ты такую шишку посадил? — Коля потрогал мою голову, — пятак надо приложить, чтобы не вспухло.
— А у тебя что, пятак есть?!
Неожиданно на нас дохнуло холодным воздухом, как будто кто-то тронул наши лица, мы с испугом переглянулись и, не сговариваясь, бросились вон. Мы неслись наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Уже влетев на первый пролет, мы успокоились, и пошли медленней.
— Стой, — я присел на ступеньку, — давай передохнем, а то мне аж плохо стало. Коля с готовностью плюхнулся рядом.
Я оперся боком о стенку и закрыл глаза, от резкого подъема по лестнице, у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах.
Неожиданно я «нырнул» в какую-то «яму»… и что-то равномерно, с небольшими промежутками стало ухать в отдалении.
— Гром канонады, — догадался Сережка, он достигал и сюда, в подвал.
Сколько он здесь сидел, Сережка уже не помнил, только по его подсчетам, давно должен был быть обед. Он прислушался, пытаясь понять, что же сейчас там происходит.
Неожиданно наверху поднялся шум и крики, послышалась беготня, во двор въехала машина.
Сережка понял, что началась эвакуация, к ней готовились давно, но все никак не могли достать машину, чтобы довезти детей до станции, а до нее не меньше тридцати километров. Канонада стала ближе, даже стены подвала дрожали от их грохота.
Сережа ждал, когда же откроют дверь и выпустят его, но минуты проходили за минутами, а дверь в подвал так никто и не открыл. Он до последнего момента не верил, что его позабыли, но когда наверху стало необычно тихо, а шум отъезжающей машины подсказал, что все уехали, подбежал к двери и забарабанил в нее.
Грохот эхом метался по подвалу, от него закладывало уши, но Сережка не переставал молотить, вкладывая в него все свое отчаяние.
Когда первый приступ прошел, он улегся в углу и стал ждать, ведь должна была вспомнить воспитательница, что закрыла в подвале мальчика, но время шло, и тишина все так же царствовала во всем доме. Он бросился лицом вниз на горку тряпья и тихо заплакал.
Проснулся Сережка от чего-то необычного, он постарался сосредоточиться и понять, что же разбудило его, наверху послышался шум мотора. Вспомнили! Сережка вскочил, не веря в удачу, и застыл на месте, прислушиваясь, боясь спугнуть счастливый миг, что-то удержало его от крика. Он услышал шаги и… разговор на немецком языке, Сережка плохо учил немецкий в школе, но смог понять, что говорили именно на нем. Он прижался к стенке, не зная, что делать.
Шаги приближались. Сергей бросился к куче тряпья, и зарылся в него. Дверь лязгнула засовом и открылась.
Парнишка видел сквозь тряпки, как луч фонарика пробежался по стенам, потом снова лязгнул засов, шаги удалились, и тишина окончательно овладела домом.
Сергей вскочил и бросился к двери — та была закрыта. Он в отчаянии стал дергать за ручку, понимая бессмысленность своих действий.
Второй день заточения прошел для него как в тумане. Он подергал дверь, зная что та не откроется. Чтобы разогнать гнетущую тишину, он стал разговаривать сам с собой, чтобы подбодрить себя и отпугнуть крыс, которые шныряли по углам. Очень хотелось пить и есть, желудок скрутило в тугой комок. Чтобы как-то заглушить боль, он решил заснуть, голод легче перенести во сне.
Проснулся он оттого, что кто-то укусил его за палец ноги. Он вскочил, крысы бросились от него в разные стороны.
Сережа, пошатываясь, подошел к двери, она была все так же закрыта. Мучительно хотелось пить. Он знал, что в подвале, в бомбоубежище есть бак с водой, но дверь ведущая туда никак не хотела открываться. Чтобы как-то заглушить голод, жажду и отчаянье, он и сел в углу, у двери и тихонечко запел, сразу вспомнились утренники, праздники. Голос его стал крепче, «Капитан, капитан, улыбнитесь…» — уговаривал он незнакомого капитана хриплым от жажды голосом, чтобы тот не отчаивался. Конечно, он уговаривал не его, а себя, но сил становилось все меньше и меньше, а крысы выглядывающие из углов, становились все нахальнее и настойчивей…
Я очнулся из-за того, что меня тряс за плечо Колька.
— Ты слышишь, что я говорю? — встревожено спрашивал он, — Что с тобой?!
— Все отлично, — я через силу улыбнулся, вставая и пытаясь отогнать мрачные видения, которые назойливо роились у меня в голове, холодя сердце. Мне хотелось верить, что Сергея не забыли, что он вырвался на свободу. «Так и свихнуться можно» — подумал я.
Но то, что мне привиделось в подвале и сейчас, на лестнице, было настолько реальным, как будто это происходило на самом деле.
— Я рассказал Митяю, что это Чика все устроил, — вывел меня из раздумий Колька.
— Что устроил? — переспросил я.
— Ну, то, что Чика перевернул твою постель, и ты опоздал из-за него.
— А он что?
— Сегодня ночью с ним разберутся, пускай в следующий раз не подстраивает подлость, — он помолчал немного и добавил, — а сегодня приходили приемные родители.
Приемные родители — это люди, решившие усыновить кого-нибудь. Обычно об этом узнавали заранее и, практически все, кто не имел настоящих родителей, мечтали понравиться им, чтобы их забрали отсюда. Иногда это даже походило на праздник, мы пели песенки, читали стихи, нам раздавали конфеты и печенья. Приемные родители обязательно дарили что-нибудь детдому, обычно это были или часы на стену, или какая-нибудь картина. Девочки и ребята, которые хотели понравиться, сразу становились послушными, вели себя тихо, не бегали, а мы тем, кому было все равно, шутили и смеялись над ними.
— И кого они выбрали? — спросил я Кольку.
— Не знаю, наверное, пока никого, они со многими разговаривали… и со мной тоже, — он искоса посмотрел на меня, — как ты думаешь, я могу понравиться?
— Конечно, я бы выбрал тебя, — ответил я, не раздумывая. Такой ответ видимо понравился Кольке.
— Жалко, что тебя не было, они бы и с тобой поговорили, — сказал он улыбаясь.
— Мне не нужны родители, я и сам о себе побеспокоюсь.