Зефиро выслушал историю о пиратах, убийствах и сокровищах. Такие обычно рассказывают детям. Он попросил Ванго повторить фамилию преступника. Когда Ванго снова ее произнес, в его голосе зазвучал металл, а в глазах блеснула страстная надежда:
— Я найду его. И он мне все скажет.
Зефиро понимал своего юного друга. Ванго хотел не золота, не драгоценных камней, даже не сладости отмщения. Единственным подлинным сокровищем, которым владел Джованни Кафарелло, была истинная история погибшего судна, мужчины и женщины, которых он отправил на морское дно. Кафарелло наверняка знал, кем были родители Ванго и почему этот ребенок, беспомощный и потерянный, был выброшен на черные камни Сицилии.
Ванго стремился найти только одно сокровище — тайну своей жизни.
В пути они иногда останавливались, трясли ветки вишен и наполняли ягодами карманы. Ванго рассказывал Зефиро о своем последнем посещении невидимого монастыря, о сбитых с толку монахах, о том, как они боятся потерять падре навсегда.
— Брат Марко не знает, хватит ли у него сил заменить вас.
Зефиро слушал якобы рассеянно, но про себя молил Бога помочь ему выстоять. Невидимый монастырь был делом всей жизни Зефиро. А кто он теперь? Бандит с большой дороги, недостойный отец своих детей…
Временами он скрывался за изгородью, якобы в поисках лесных ягод, и там, пока Ванго не мог его видеть, корчился от боли и стыда. Он бросил всех близких! И он твердил, бессчетно повторяя, простые слова, слова своих детских молитв, а потом выходил к Ванго с бесстрастным лицом.
Позже, в дороге, Ванго описал ему свою жизнь беглеца.
Его не оставляли в покое ни на минуту. И днем и ночью враги шли за ним по пятам, брали его в кольцо.
— Когда же они наконец остановятся, падре?
Они даже попытались уничтожить его воспоминания, нагрянули на остров, в дом его детства, и увезли с собой его любимую няню, Мадемуазель. Где она теперь? В каких далях ее волшебные руки порхают над горящим очагом и деревянными ложками? Ванго неотступно думал об этом, даже когда за ним гнались в Лондоне… Ведь и там, на лондонских улицах, твердил он Зефиро, и в лесах Шотландии он слышал лай псов, мчавшихся по его следу.
— Да-да, собаки… клянусь вам!
— Успокойся, — прервал его Зефиро, — страх мешает тебе рассуждать здраво.
Ванго остановился.
— Тебе кажется, что тебя преследуют, — продолжал Зефиро.
— Что?
Ванго вцепился в рукав падре и стал яростно трясти его.
— Вы тоже… тоже считаете меня сумасшедшим?
В эту минуту они шли вдоль кирпичной стены, поодаль от дороги. Зефиро уверенным движением схватил Ванго, прижал его к телеграфному столбу и приподнял, так что юноша доставал до земли только носками башмаков.
— Успокойся, малыш.
Зефиро внезапно отпустил его, и Ванго рухнул к подножию столба. Падре небрежно потер плечо, словно его потревожила какая-то мошка.
— Кто тебе сказал, что на островах, в Лондоне и в шотландских лесах тебя преследовали одни и те же люди? Я же говорил тебе, что теперь среди них есть и наемники Виктора Волка. Вдобавок тебя ищет французская полиция. А ты уверовал в некую темную силу, в единого врага… В этом случае тебе остается только бежать к пропасти, словно ты загнанный олень, и прыгать вниз… Но если ты остановишься и спокойно поразмыслишь, то сможешь кое-что сделать.
Зефиро нагнулся и протянул Ванго руку, чтобы помочь ему встать.
— А она? Почему ты не говоришь о ней?
Ванго вздрогнул.
— О ней?
Он замер. О ней он никогда никому не говорил. Откуда же Зефиро знает? Ему чудилось, что его тайна вот-вот вырвется наружу. Он затаил дыхание, чтобы не выдать ее.
— Ну вот, мы почти пришли, — сказал Зефиро.
Он с улыбкой шагал впереди Ванго.
Зефиро спросил просто так, наугад. Но любопытство редко подводило его. Этот крючок он изредка забрасывал и в монастыре, и на него почти всегда кто-нибудь да попадался. «А она?» При этом вопросе бледнели самые добродетельные из монахов.
Она… Для каждого из них, даже для самого Зефиро, эти три буквы были символом какого-то определенного существа — иногда очень далекого, или мечтой, или призраком, или поводом для сожаления.
Так, под воображаемый шелест женских платьев, они молча дошли до центра города.
В тот же вечер двое бродяг расположились над Манхэттеном, среди строительных лесов на одной из башен, такой высокой, что иногда ее верх окутывали облака. Башня была не достроена. Рабочие ушли отсюда после того, как один из них сорвался вниз и разбился. Зефиро воспользовался тем, что стройку забросили.