Как и следовало ожидать, в ресторан нагрянули офицеры из немецкой комендатуры и начали искать на кухне запрещенные продукты. Немцы очень удивились, увидев ящики с грошовой картошкой, луком, чесноком, двух жалких цыплят для бульона на целую неделю да букеты дикорастущих трав в мисках с водой.
Но в дальнем углу кухни они обнаружили масло.
Нужно признать, что с таким количеством масла можно было сделать бутерброды для всех жителей департамента Сены. Фермини не жалел слов, рассказывая о своих любимых коровах. Однако, видя несговорчивость коменданта, он понял, что придется чем-то поступиться, чтобы ресторан не закрыли. И согласился предоставить большой зал на втором этаже для новогоднего ужина. Взамен ему обещали еще на год оставить ресторан в покое. Правда, из-за этого он поругался с поваром, но запах растопленного масла и шкворчание шпината в сковороде послужили веским аргументом «за».
Шла война. Всему можно было найти замену. Но только не маслу.
Казимир, сидевший за пишущей машинкой, попросил Бартелеми принести ему кофе с молоком. Тот отложил полотенца, пошел на кухню и через несколько секунд вернулся с чашкой на подносе. Из-за нехватки продовольствия вместо настоящего кофе варили самодельный: поджаренный ячмень, смолотый с тремя горошинами перца. Вкус был лучше, чем у довоенного кофе.
— Бартелеми, вот скажите мне, как бы вы описали девичье ухо?
— Ухо?
— У меня в самом конце Марсель сажает Розалинду к себе на колени…
Он приподнял листок в машинке, чтобы прочитать последние фразы. Под именем «Марсель» Казимир в романе вывел себя. Он сочинял историю ресторана — ту, которую видел в мечтах.
— Вот послушайте: «Марсель сидел на кухне, и собранные в пучок волосы его невесты лезли ему в глаз. Зато другим глазом он очень хорошо видел ее ухо, похожее на…» Вот здесь я споткнулся. Похожее…
— На флаг?
Фермини посмотрел на работника.
— Прекрасно! На флаг, значит…
— Да, я так думаю… — скромно сказал Бартелеми.
— Но тогда, вы понимаете, немного выше я должен упомянуть ветер, так будет выразительнее. «Марсель сидел на кухне перед открытым окном, откуда долетали порывы ветра. Собранные в пучок волосы его невесты лезли ему в глаз. Зато другим глазом он очень хорошо видел ее ухо, которое трепетало, как флаг…» Да, так хорошо. Но можно еще подумать.
Он вновь склонился над машинкой, и тут в дверь постучали.
— Звучит просто великолепно! — сказал Бартелеми, уже видя свое имя под именем патрона на титульном листе книги.
Какой-то человек прижался носом к витрине, стараясь заглянуть внутрь.
Бартелеми замахал руками: мол, ресторан не работает.
— Он мне все вдохновение перебьет! Гляньте-ка сами, кто это, — попросил Фермини.
Служащий поспешил к двери и высунул голову наружу.
— Мы закрыты до полудня.
— Я только хотел забронировать столик.
— У нас не бронируют, месье.
Посетитель говорил с иностранным акцентом.
— Я приехал издалека, хочу посмотреть ваши края. Вернусь в Париж только вечером 31 декабря и волнуюсь, что у вас не будет свободных мест.
— У нас никогда нет свободных мест.
Казимир Фермини встал и подошел к ним.
— Бартелеми, я прошу вас быть с месье учтивее.
Месье смущенно улыбнулся.
Фермини приосанился и объявил:
— Дорогой друг, вам очень повезло. У нас здесь никогда не бронировали столики. Никогда, клянусь вам головой моей тети Режины. Но сегодня я сделаю это — забронирую для вас столик, потому что минуту назад я завершил труд всей жизни. Свою первую книгу.
— Примите мои поздравления, — растроганно сказал клиент.
Бартелеми тоже казался очень взволнованным.
Казимир Фермини машинально сунул правую руку за пояс. Ему не терпелось нащупать там шпагу Академии[41].
— «Кастрюли вечности», — пояснил он.
— Что, простите?
— Так называется книга.
— Браво! — воскликнул Бартелеми.
Клиент раскраснелся от волнения: его всегда восхищала французская культура, французская мода, литература, кухня. Наконец-то он в Париже!
Они пожали друг другу руки.
— Идите с Бартелеми, он запишет ваше имя.
41
Члены Французской академии по торжественным случаям надевают особый костюм: фрак с воротником и лацканами, расшитыми зелеными пальмовыми ветвями, двууголку, плащ и шпагу.