Тут Пол вспомнил о ящике с продовольствием, оставшемся в самолете. Он повернул назад и пополз по черной жиже. Стертые до крови руки стали неузнаваемы. Ему понадобился еще один день и ночь, чтобы найти обломки своего «Уитли». Большую часть засосало в трясину в момент падения. Поэтому самолет не был виден сверху. Полу удалось вскрыть ящики. Привалившись к фюзеляжу, он пил, ел и плакал.
Он так и заснул, а проснувшись, снова пополз, не зная, как быть дальше. Немцы обшарят болото и в конце концов найдут самолет. Но Пола здесь уже не будет. Он смотрел на деревья у себя над головой.
Пол вспоминал, как в детстве путешествовал по Франции с матерью, которая была беременна Этель. В разгар зимы они вдвоем обедали на берегу реки. Тогда уже вовсю шла война, но они были далеко от линии фронта. Они безуспешно пытались ловить рыбу руками и отогревали замерзшие пальцы, прикладывая их к разогретому капоту машины. Он все еще тосковал по этому теплу, по рукам матери, лежавшим рядом с его руками. Вечером они приезжали в очередную деревню, мать резко тормозила перед входом в трактир и протягивала ключи от машины несуществующему парковщику. При виде женщины на восьмом месяце беременности трактирщик тут же посылал за акушеркой, а Пол садился за руль и сам вел машину на стоянку. Ему тогда было восемь лет.
Отец встретился с ними рождественским утром в Париже. Но Этель не торопилась покидать материнское лоно, она хотела родиться в Шотландии.
Такими были первые воспоминания Пола о Франции. Теперь он знал, какие станут последними: шатер из ветвей на фоне бледного неба.
Совсем рядом он услышал шум. Значит, они уже близко. На этот раз у него не было сил бежать. Он остался на месте, и ему показалось, будто он пускает корни и превращается в кувшинку.
Шум приближался. Вокруг его щек плескались мелкие волны. Теперь к нему бежали по воде. Он почувствовал, что его приподнимают, и вскрикнул.
Перед ним стояла Этель.
Пол давно не видел этой улыбки. Улыбки из прошлого. Он даже не спросил, откуда она взялась, какой болотный дух прислал ее с илистого дна. Она была здесь, словно блуждающий огонек, поднявшийся из воды.
А Этель видела только одно: живого брата. Она чувствовала, как он сжимает ее руку. Увидев его еще издалека, совершенно неподвижного, она решила, что опоздала. Она знала, что это чистое безумие: пересечь воздушную границу Франции на немыслимой высоте, в разреженном воздухе, наугад управляя этим самолетом, больше похожим на игрушку. У Этель только и было, что две координаты, которые Шарло передал на летную базу в Кембридже. Она заехала за телеграммой, прежде чем вернуться в Эверленд. Два числа — координаты места, где нужно искать обломки самолета. Она сказала полковнику, что хочет выгравировать их на могильном камне родителей. Тронутый словами Этель, он даже дал ей свернутую в трубку карту того места, где произошла авария.
— Когда-нибудь покажете детям.
Но Этель не собиралась ждать появления детей, чтобы изучить карту.
С самого начала у нее перед глазами стоял один-единственный образ: мотылек перелетает через поле битвы, порхая между бомбами и колючей проволокой. Да, танки и пехота тут не пройдут. Такое под силу только мотыльку.
— Я не могу идти, — сказал Пол, дрожа от озноба.
— Я тебе помогу.
Она попыталась его поднять, но он остановил ее.
— Прости меня, не надо.
И посмотрел на нее с тоской, стыдясь своей слабости.
Она не настаивала. И все время улыбалась, потому что он был жив.
Они молчали несколько долгих минут.
Потом Этель сказала:
— Лошадь.
Ванго сидел, прислонившись к дощатой стене амбара. Солдат по-прежнему целился в него. Повод, сделанный Ванго из веревки, был привязан к винту самолета. Рыжеволосой сумасшедшей в сапогах с острыми шпорами не было уже около часа. Она пошла в штаб-квартиру за подкреплением. И очень скоро оно будет здесь.
Солдат не спускал глаз с Ванго. Он был убежден, что перед ним тот самый пилот. Ванго отвечал ему по-немецки. Правда, он все отрицал, говорил, что он студент из Парижа и на каникулы приехал в деревню чем-нибудь поживиться. Но солдат рассудил, что так хорошо говорить по-немецки может только англичанин. Грозно поглаживая спусковой крючок, он все больше утверждался в своем мнении.