— А для себя вы ничего не желаете? — полюбопытствовал граф.
— С меня довольно, если эти мечты сбудутся.
— Признайтесь, — продолжал допытываться он, — вы, наверное, часто думаете о любви. Вы же будете счастливы, если кто-нибудь полюбит вас, а вы полюбите его. Этого хочет каждая женщина.
— Я… так… полагаю, — отозвалась Мариота.
Она отключилась от реальности и перенеслась в сказочную страну, куда всегда устремлялась, оставшись одна.
— Вы никогда не были влюблены? — задал откровенный вопрос граф.
— Я только… грезила о любви.
— И какой был герой ваших грез.
— Высокий, темноволосый, очень красивый и великолепный наездник. Сильный, властный, уверенный в себе и одновременно добрый, великодушный и способный помочь другому в беде.
Слова срывались с ее уст так, словно она давно успела выучить их наизусть.
Мариота вновь увидела, как герой ее фантазий взбирается на вершину горы, путешествует по миру, изучая разные страны, или побеждает на скачках.
Ей не приходилось бывать на знаменитых скачках в Стипл-Чез, но она читала о них в газетах, а когда у них в графстве устраивали забеги на короткие дистанции, то, если ехать было недалеко, Джереми брал ее с собой.
Но обычно скачки ее не радовали, потому что в них не мог участвовать Джереми. Он не находил себе места от досады, а Мариоту захлестывала жалость к брату, и она думала только о нем.
«Я бы обошел этого парня на целую голову», — уверял он сестру, глядя, как улыбается у финиша победитель.
— По-моему, подобный идеал не так-то легко найти, — произнес граф.
Его суховато-резкая интонация отрезвила Мариоту, вернув ее с небес на землю.
Ей сделалось стыдно, что она столько времени пребывала в забытьи. Она попыталась высвободить руку и торопливо заметила:
— Очевидно, вы, ваша светлость, подумали, что я совсем сошла с ума от одиночества и несу всякий вздор.
— Назовете ли вы меня ясновидящим, если ваши мечты когда-нибудь сбудутся? — спросил граф.
— Вряд ли такое случится, — ответила Мариота. — Простите, но мне пора. Я должна пойти и приготовить вам завтрак. Надеюсь, он покажется вам вполне съедобным.
— А теперь вы несправедливы ко мне, — упрекнул ее граф. — Должен заметить, что столь прозаический тон не подходит к вашей роли ангела-хранителя.
— Если только я им была, — откликнулась Мариота. — Полагаю, что вы, ваша светлость, чувствуете себя совсем неплохо и не нуждаетесь ни в каких ангелах.
— Не уверен, — возразил граф. — Кстати, если это вас интересует, моя голова просто раскалывается от боли.
Мариота испуганно вскрикнула.
— Вы должны немедленно лечь, — приказала она. — Это моя вина. Наша беседа слишком затянулась. Сегодня вечером у нас будет доктор Даусон и отругает меня, узнав, что я вас огорчила.
— Вы меня вовсе не огорчили, — поправил ее граф. — Вы меня только немного встревожили. Ненавижу неразрешимые проблемы и непреодолимые преграды.
Мариота осторожно поправила подушку, чтобы графу было удобнее лежать.
— Постарайтесь поспать полчаса до завтрака.
— Я не желаю спать, — заупрямился граф. — Мне хотелось бы еще поговорить с вами.
— При самых благих намерениях я не могу быть в двух местах одновременно, — улыбнулась Мариота. — Миссис Бриндл очень старается, но вряд ли ей удастся приготовить для вас что-нибудь вкусное.
— Хорошо, я вас отпускаю, — согласился граф. — Но обещайте, что придете поговорить со мной сегодня днем, пока ваш отец будет показывать моей сестре замок и развлекать ее разными историями. Согласитесь, это справедливо.
— Я с удовольствием поговорю с вами, милорд, — заявила Мариота. — Но сейчас вам лучше немного поспать.
— Спать! Спать! — воскликнул граф. — Вы и ваши врачи считаете сон универсальным лекарством. А я начинаю выздоравливать, слушая ваш голос, даже если вы спорите со мной.
— Вы ошибаетесь, я вовсе не спорю, — смутилась Мариота, но тут же поняла, что граф ее поддразнивает.
Их взгляды встретились, и на щеках девушки непонятно отчего выступил густой румянец.
— Пожалуйста, постарайтесь уснуть, — умоляюще произнесла она и выскользнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Граф не стал закрывать глаза. Он смотрел на вазу с цветами, которую принесла Мариота.
Среди лиловой, розовой и белой сирени виднелось несколько бутонов роз. В этих цветах было что-то юное, нежное, напоминающее о первых днях весны. Букет не только свидетельствовал о вкусах Мариоты, но и являлся ее своеобразным портретом.