— Да, я могу, — повторяю я, мой голос ненавистно дрожит, — но это значит, что и ты не можешь быть с другой женщиной.
Мы с Бруклином одного возраста, но взгляд, который он на меня бросает, делает его взрослее всех мужчин, знакомых мне.
— Само собой, Амелия. Пока мы будем вместе, мы будем только друг с другом. Если захочешь прекратить это, или захочу я, достаточно сказать лишь одно слово.
Я делаю осторожный шаг к нему.
— И когда я уеду, все закончится. Никаких эмоций или последствий. И мы ничего не скажем моему брату, чтобы тебе не пришлось беспокоиться об отношениях с ним. Не хочу, чтобы между вами двумя что-то встало, особенно я.
Вероятно соглашаясь, или просто решая остаться, он отпускает дверную ручку и идет ко мне. Я не успеваю сказать и слова, как он притягивает меня в свои объятия и атакует мой рот.
Из моего горла ненамеренно вырывается стон. То, как Бруклин властно проводит руками вверх по моим, сжимает плечи, после перемещает их к горлу и, наконец, касается моего лица, так не похоже на прикосновение любого другого мужчины, что я мгновенно теряю контроль.
Его поцелуя — будто он изголодался по мне, словно нас разделяли какие-то обстоятельства, после которых мы внезапно снова сошлись — достаточно, чтобы заставить меня стонать.
Меня целовали десятки лягушек, жаб, вероятных принцев, но так — никогда. Никогда мои пальцы на ногах не поджимались, а комната не начинала кружиться. Никогда, даже в самых диких фантазиях, я не могла мечтать о чем-то подобном.
Это верх искусства.
Поцелуй взрывной.
Поглощающий.
Крошечный намек на грядущее.
Он перемещает руку с моего лица, обхватывая меня, притягивая ближе, прижимая к себе. Я чувствую его твердость напротив своего живота, его сдерживаемая эрекция — более явное обещание грядущего.
Его губы шевелятся.
Язык атакует.
Член пульсирует между нами.
Мы целуемся и целуемся, и еще целуемся, пока он, наконец, не разрывает наш контакт, его дыхание обдает меня жаром, и я начинаю задыхаться.
Я поднимаю взгляд.
Его голубые глаза блестят.
— Поверить не могу, что мы делаем это.
Я молчаливо киваю.
Его рот снова приближается к моему, но не касается. Вместо этого Бруклин, едва касаясь моей кожи, проводит губами по линии подбородка.
— Ты прикусила язык, Амелия? — спрашивает он, кусая меня за мочку уха.
— Нет, — удается выдавить мне. Сейчас я чувствую его присутствие больше, чем когда-либо.
— Поговори со мной. Скажи, что хочешь меня так же сильно, как я тебя, — приказывает он хриплым голосом, вызывающим у меня дрожь.
— Да, я хочу тебя, — говорю ему, и мурашки пробегают по каждому сантиметру моего тела.
— Скажи, что не будешь жалеть об этом.
В этот раз спокойствие и властность в его голосе убеждают меня, что я делаю правильный выбор.
— Не буду, — проговариваю я, но этого недостаточно, чтобы парень расслабился. Это отражается на его лице, когда я поднимаю на него взгляд. Возможно, он хочет знать, что не только я не буду жалеть. Я провожу руками по его груди. — Ты, Бруклин, не будешь жалеть об этом, — уверяю его.
В его глазах горит огонь.
— Я не сомневаюсь в этом, — бормочет он, затем тянет меня за хвост, поднимая подбородок, и опускает свой рот на мой.
Он впивается в мои губы, прикусывает их с достаточной силой, чтобы вызвать покалывание.
Наши руки находят друг друга, и пальцы переплетаются.
Мой рот все еще закрыт, но Бруклин неустанно пытается заставить меня раскрыть его. И это срабатывает, когда он проводит языком между моих губ самым сладостным способом, заставляя меня отчаянно желать его язык. И не только у себя во рту.
Словно услышав мои мысли, он разрывает поцелуй и смотрит на меня.
— Твой рот так сладок. Могу я вкусить и остальные твои части?
Я киваю, не способная произнести ни слова. Вновь обретаю свой голос, но лишь для того, чтобы вздохнуть, когда он медленно опускается на колени передо мной.
Поддев пальцами пояс штанов для йоги, он медленно спускает их сантиметр за сантиметром, открывая взору трусики с диким принтом зебры, которые я купила вчера. В том магазине были только вызывающие и смелые принты. Это на меня не похоже, но я влюбилась в них и слегка спятила. Купила семь пар с одинаково безумной раскраской.
Глаза Бруклина загораются, когда он видит белье. В чертах его лица читается голод, кажущийся почти первобытным.
Неконтролируемая дрожь пробегает по моему позвоночнику. Мои соски твердеют, прижимаясь к кружевной ткани нового бюстгальтера.
Сняв с меня штаны и кроссовки, он скользит ладонями вверх по моих икрам, а после — к задней части моих бедер.